Ветер в лицо
Шрифт:
Именно такое ощущение завладело Соколом, когда он перечитал свой дневник, в который уже давно не заглядывал.
Он показал его Густоньке.
— Вот посмотри, каким чудаком был твой муж!..
Слово «муж» Владимир произнес робко, с вкрадчивой улыбкой, как необычное.
Густоньку приняли ученицей в крановую мостового крана, и она этому искренне радовалась. Им выделили небольшую комнату в общежитии. В комнате не было ничего своего — все заводское: кровать, стул, шкаф... Но они пока не думали об уюте, — им, наверное, сейчас было бы уютно везде, где есть стены и крыша над головой. И конечно, никого, кроме них.
— Но что это? — Заинтересовалась Густонька. В домашнем халатике с ромашками на синем фоне ей было хорошо.
— Дневник. Странно, что я писал. Много наивного и смешного.
— Интересно. Вроде ты сейчас не бываешь смешным?.. Этого только никто не знает, кроме твоей Густоньки. — Она припала щекой к его груди. — Ладно. Прочитаю.
Густонька села к окну, раскрыла тетрадь.
«10 августа. Я начинаю свой дневник с радостного события — сегодня еду в консерваторию... Имею рекомендации районного Дома народного творчества, от райкома комсомола, от жюри областной олимпиады. Другие документы давно посланы, получен ответ — допущен к экзаменам! Прощай, родное село, прощай, милый аист!.. Мать напекла пампушек, сварила яиц на дорогу. Она начала хлопотать у печи на рассвете. Откинул одеяло — вижу: склонившись на угол печи, вытирает глаза кончиками белого платка.
Мамочка моя! Чего же тебе плакать?..
Через пять-шесть лет твой Володька споет для тебя, — да, именно для тебя! — любимые песни по киевскому, а может, и по московскому радио. Их будут слушать тысячи матерей, будешь слушать ты и подумаешь: «Никто не знает, что это он специально для меня!..»
Раньше, чем стану известным артистом, в родное село не приеду. Потерпи, мама. Это не так долго.
А потом я заберу тебя в столицу, повожу по всем театрам, одену в шелка, буду возить на такси, покажу тебе полмира... Ведь ты почти ничего не видела, кроме нашего села. Если захочешь, будешь жить со мной в столице. Только я знаю, что ты не захочешь. Ты же любишь говорить: «Кожа на руках трескается, если в земле не покопаешься...» Спасибо, мама, за твою заботу! Спасибо за твой хлеб, за твою материнскую ласку.
28 августа. Все!.. Начало и конец. Ни боли, ни печали. Сердце — камень. Куда идти, что делать? Ким Лысюк, который тоже не прошел по конкурсу, говорит: «Уверяю тебя, что всех приняли по знакомству. Разве Дмитрий Глущенко пел лучше тебя?.. » А я ему не верю. Эх, дорогой Ким! Он же пел лучше нас... Видимо, я переоценил свои силы. Целый день бродил по улицам Киева, как сумасшедший. Домой не поеду. Ни за что!.. И матери пока ничего не напишу. Но что же делать?..
Поехал на пристань, подошел к кассе, прошу билет на пароход, третий класс. Кассирша говорит:
— Куда?..
Я подаю ей деньги — все, что были у меня.
— Куда хватит.
Кассирша посмотрела на меня, заколебалась, потом выдала билета и вернула сдачу — пять рублей. Вот и все мои капиталы. И еще часы на руке — мамин подарок на окончание десятилетки. Когда надевала на руку — сказала: «Учись, сынок! Набирайся ума. Пусть и из нашего рода хоть один ученый будет».
Мама, если бы ты знала, как мне сейчас тяжело!.. Но я не хочу, чтобы ты знала об этом. Поэтому и не еду домой. В письме можно скрыть свое горе, а в глазах, в словах, в жестах — нет... Ты все равно заметишь. Я лучше буду писать тебе письма. Веселые, радостные письма, даже если у меня не будет рубля на обед.
30 августа. И все же часы пришлось продать... Прости, мама!..
15 сентября. Как ни странно, а мою судьбу решила кассирша киевской пристани. Она выдала мне билет до города металлургов. После Киева здесь мне отнюдь не понравилось. Но что делать?.. И вот я — чернорабочий... Шихтовик. Нагружаю железные корыта, которые называются мульдами, ржавыми обломками железа. Что можно сказать о заводе? Он меня настолько поразил своим грохотом, огнем, дымом, гигантскими кранами и ковшами, что я даже не знаю — хорошо здесь или плохо... Написал письмо матери. Я, мол, пока раздумал поступать в консерваторию, хочу пожить среди народа, изучить жизнь... Получилось неубедительно, туманно, потому что сам я так не думаю. Но она, конечно, ничего не поймет... подбодрил ее тем, что поеду в консерваторию в следующем году. А это уже святая правда!..
30 октября. Послал матери триста рублей, описал ей общежитие, комнату, в которой живу. Расхвалил все до такой степени, что лучшей жизни и представить нельзя. А действительно, разве плохое у нас общежитие?..
7 ноября. Был во Дворце культуры на торжественном собрании. Слушал доклад Доронина. Этому человеку можно позавидовать. Он так любит свой завод, говорит о нем, как поэт.
И вообще я завидую людям цельной натуры, влюбленным в свое дело. Откуда эта зависть? Разве я сам не такой? Разве я не имею собственной цели?.. Ведь есть — консерватория!
Шел в рабочей колонне на демонстрации. Вокруг — тысячи голов, флаги, транспаранты. И главное — ощущение того, что ты — частица большого коллектива, способного поднять на своих плечах землю. И может, ты — маленькая, не заметная часть, только капля, но в каждой маленькой капле отражается большое солнце. Из капель состоят реки, моря, океаны.
30 ноября. Поссорился с Петром Билыком. Он загружает мульды «в натруску». Я у него спрашиваю:
— Почему ты набрасываешь спустя рукава? Если тщательно накладывать, то в мульду поместится почти вдвое больше лома.
А он мне:
— Разве у нас мульды на вес принимают?
Ну, что ты ему скажешь после этого?.. Как ему объяснить два прекрасные слова — рабочая честь? Он же сидел рядом со мной на торжественном собрании и тоже слушал доклад Доронина. Только, пожалуй, в одно ухо влетало, а в другое — вылетало...
29 декабря. Пока не понимаю того, что произошло. Меня наградили грамотой ЦК ВЛКСМ!.. Боюсь поверить, что это правда. Иногда кажется, что это какая-то ошибка. Что же я сделал необычного? Какой же это подвиг — накладывать в мульды больше лома, чем это делали раньше?..
После работы бродил по городу. Деревья, густо опушены инеем, под ногами похрустывает хорошо утрамбованный снег. И город мне показалось таким красивым, будто все это — деревья, заборы, крыши домов — высечено из чистого серебра. Весь мир вокруг — искрящийся, серебряный, бриллиантовый!.. Как это он мог несколько месяцев назад мне не понравиться?..
20 февраля. Коля Круглов — мой ровесник. А какая разница в наших судьбах!.. Я только собираюсь начать свой путь, только мечтаю стать артистом, а он уже не только нашел себя, а успел получить всеобщее уважение на заводе. Вчера решением ЦК профсоюза черной металлургии ему присвоено почетное звание Лучшего сталевара страны.