Ветер
Шрифт:
– Стоила ли она этого?
– Спросила она.
– Война, ты имеешь в виду?
– Проговорил он.
– Да.
– Она высвободила руку.
– Посмотри! Посмотри вокруг: на наш мир, на эти солнца; смерть, увечья, агония, траур, руины, потери вещи, о которых мы рассказываем своим детям - и все это ради политики.
– 119
– Я тоже спрашиваю себя, - признался он.
– Вспомни, однако, что мы сохранили для детей нечто такое, что иначе потеряли бы. Мы сохранили их право быть самими собой.
– Ты имеешь в виду, быть теми, кем являемся мы? Предположим, мы бы потерпели поражение. Мы были так близки к этому! Следующее поколение выросло бы благоразумными, умеренными подданными Империи. Разве нет? Так имели ли мы право делать то, что сделали?
– Я пришел к выводу, что да, - сказал он.
– Дело не в том, что существует какой-то принцип или что я не могу ошибиться. Но мне кажется, что то, чем мы являемся, наше общество или культура, или как ты хочешь назвать их, имеют право на жизнь.
– Он перевел дыхание. Ненаглядная моя!
– Сказал он.
– Если общества не будут сопротивляться порабощению, они скоро будут проглочены самыми большими и прожорливыми. Разве нет? И восторжествует смертоносное однообразие. Никаких вызовов, никаких отклонений от нормы. Какую службу сослужило бы все это жизни во вселенной, позволь мы этому случиться? И ты знаешь, вражда не должна быть вечной. И у губернатора Саракоглу, например, и у адмирала Кайала есть прародители на противоположных сторонах Лапанто. Он видел, что она не поняла его слов, но следует общему течению мыслей.
– Суть в том, что обе половины наступали, обе сопротивлялись, обе выжили, чтобы что-то дать расе, нечто особое, что не может быть дано ничем другим. Можешь ли ты поверить в то, что здесь, на Авалоне, мы спасли часть будущего?
– Погрязнув в крови, - сказала она.
– И это не было необходимым, - согласился он.
– Но все же, принимая во внимание, что мы такие, какие мы есть, это было неизбежным. Может быть, когда-нибудь где-нибудь путь истории будет лучше. Может быть, даже это наше "я", крылатое и бескрылое одновременно, поможет нам. Мы можем попытаться.
– И у нас есть мир на некоторое время, - прошептала она.
– Разве не можем мы быть в нем счастливы?
– Спросил он.
Тогда она улыбнулась сквозь блестящие в лунном свете слезы и сказала:
– Да, Крис, Аринниан, самый дорогой на свете, - и потянулась к нему.
Айат оставила Грей до наступления зари. В этот час после отступления ночи, она имела все небо в своем распоряжении.
Поднявшись, она поймала ветер и помчалась в его течении. Он струился и пел.
Последние звезды, опустившаяся луна превращали море и землю в таинственный мир. Впереди на белом фоне ясно поднимались горы и дома.
Было холодно, но этот холод лишь вливал жизнь в ее кровь.
Она подумала: "Он, который заботился об мне, он, который утешал меня, разделяя со мной эту участь. И этого довольно".
Мускулы ее танцевали, крылья били, до краев наполненные жизнь. Планета летела навстречу утру.