Ветерок
Шрифт:
Она повела его на запад, к Бруклинскому мосту. Там, на дорожке для пешеходов, она обогнала его, потом дождалась, снова обогнала и с улыбкой повернулась ему навстречу. Они остановились на полпути между Манхэттеном и Бруклином в самый разгар заката. По проливу бежали мелкие волны с барашками; они посеребрили воду, которая темнела на глазах, словно превращаясь в камень. Она закинула голову назад. Достаточно было увидеть эти высоченные шпили моста, сходящиеся в небе в одну точку, чтобы понять: ей нечего больше желать от этого часа, в ее жизни уже не может произойти ничего лучшего. Взявшись за стальные тросы обеими руками, она снова посмотрела на садящееся солнце. Его отблеск на зданиях стал мягче, цвета гуще; с минуту еще оставались сомнения в том, что он погаснет. Но вот солнце скрылось, и на все легла синяя тень — на мост, на воду. Она идеально сочеталась с металлической прохладой подвесных тросов. Сара отпустила их, и кровь тяжкими толчками вернулась к ней в кисти. На глазах ее во второй раз за этот день набухли слезы.
Когда последние следы солнечного света исчезли, она обернулась к нему и спросила:
— И как тебе это?
Он посмотрел на нее с простодушным недоумением.
— Что именно?
За несколько минут до полуночи она, полностью одетая, сидела на краю ванны и размышляла о будущем их брака.
Они долго дожидались, пока им принесут заказанные напитки. Бар находился далеко от окна — явный просчет планировщиков, — да и сесть им пришлось лицом не в ту сторону. Здесь можно было смотреть разве что на ряды бутылок и бокалов, в то время как солнце снаружи гасло и деревья быстро накрывала тень.
До чего глупо было рассчитывать, что здесь для них сразу каким-то чудом найдется свободный столик! Она хотела, чтобы этот город изобиловал уютными уголками, где с радостью принимали бы ее, отказывая другим. Какая наивность! И как плохо здесь жить — здесь, где тебе всего достается по чуть-чуть, где все надо бронировать и оплачивать заранее. И, словно мало было ошибиться с выбором места, в ее мозгу маячили все альтернативные варианты, лишь теперь обретающие форму: прогулка по мосту, встреча с Молли в пивной под открытым небом. Огни, публика, веселье. Даже просто посидеть на бриге, глядя, как их район окутывает тьма, и то было бы лучше. Эти воображаемые варианты захватили ее мысли, вытеснив реальность вокруг. И о чем она только думала, когда решила заточить их в баре в такой вечер?
Она повернулась к нему, насколько позволяли колени, зажатые между табуретом и стойкой.
— Прости меня, Джей, — сказала она.
— За что?
— За то, что я так быстро выдернула тебя из дома, и за мое поведение в подземке. И сюда мы пришли зря. Давай чем-нибудь займемся, — сказала она.
— Давай, — ответил он. — А чем?
Стоило прозвучать этому вопросу, как к ней вернулось желание оказаться в парке, в гуще деревьев, нагнуться, зарывшись пальцами в землю, и почувствовать, как он стягивает с нее трусы. Проигрывая это в мыслях, она поняла, что их уединение не будет полным, так что ему придется поторопиться и результат окажется для нее грубоватым — никаких расчетливых постельных манипуляций из программы обычного воскресного секса, просто совокупление, быстрое и жадное. И пусть прохожие идут мимо, стараясь не замечать их, не замечать, что в зарослях, в полутьме, мелькнуло что-то белое. Тогда у нее не будет этого ощущения изолированности. Поняв, что он кончает, она кончит в тот же момент. Потом выпрямится, одернет платье, пока он застегивает штаны, улыбнется ему — и прощай, унылая квартирная затхлость семейной жизни!
— Похоже, ты что-то задумала, Сара, — сказал он, беря ее под стойкой за руку. — Признавайся.
Она собралась с духом, наклонилась и шепнула ему.
— Я готов на все, — сказал он.
Но ее уже одолела робость.
— Если честно, не знаю, — сказала она. — А ты чего бы хотел?
Он предложил, перед тем как сесть на поезд, купить сэндвичи в ближнем магазинчике. Но этот чертов магазин! Ее от него уже тошнило. Они покупали там еду, сколько она себя помнила. Потом, выйдя из метро, она поняла, что они совершили ошибку. На то, чтобы запастись провизией для пикника, требовалось время, а его у них не было. Но если бы она отменила пикник из-за того, что им некогда запасаться едой, что бы у них осталось, кроме времени? И они убивали бы это время, пока не кончится вечер. И так вечер за вечером, пока не кончится жизнь. А весенний вечер мог вызвать у нее легкое помешательство, заставить думать, что у нее только два варианта — пикник или смерть. Джей шагал вперед с одеялом под мышкой, на пикник, который считал еще реальным, но тут она остановилась. Он заметил это не сразу. Обернулся, медленно пошел обратно к ней.
Он был просто не способен понять, чем этот день так уж отличается от других. Он не обращал внимания на ветерки и перемену погоды или считал, что все это в порядке вещей и тут, собственно говоря, нечего отмечать. Дай ему волю, он и сегодня проработал бы до самого вечера, подкрепляясь прямо за столом из пластикового лоточка, а после бегом кинулся бы встречать ее у кинотеатра, чтобы посмотреть вместе продолжение сиквела. Вернувшись домой, он свалился бы на кровать, словно все сегодняшние приключения измотали его до этого упоительного полуобморока. Она хотела быть другой, меняться к лучшему, но Джея полностью устраивала его нынешняя ограниченная личность.
Она приняла ряд ошибочных решений и теперь проследила эту цепочку в обратную сторону до самого начала. Дело было не в отказе от сэндвичей и не в том, что они сели на метро и поехали в Манхэттен в неудачный час. Не в том, что она покинула бриг, где обрела хрупкую гармонию с этим днем, и не в том, что по глупости разрушила эту гармонию в надежде добиться чего-то большего. Все началось с того, что она попросила его пораньше вернуться с работы. Именно это потянуло за собой все остальное.
— Чего ты? — спросил он.
Она чуть было ему не призналась. Она подавила свой страх и уже готова была выложить ему все, но вместо этого сказала:
— Спасибо, что согласился понести одеяло.
Он посмотрел на одеяло у себя в руках.
— Пожалуйста, — сказал он.
К тому времени как они нашли еду и добрались до парка, лужайки между деревьями уже накрыла тень. Когда они раскладывали продукты на одеяле, она еще смутно различала, что это он, но когда подошла пора сворачиваться, стало так темно, что его можно было принять за кого угодно.
Молли подняла взгляд среди общего смеха, когда Сара поспешно лавировала между дальними столиками. Потом она исчезла за ржавой железной шпалерой с гирляндами лампочек, которая служила оградой этому пивному бару на открытом воздухе.
— Джей? — сказала Молли.
Когда он догнал ее, она уже миновала целый квартал.
— Эй! — крикнул он. — Погоди!
— Все кончено! — вырвалось у нее. — Это конец!
— Что кончено? — спросил он, пытаясь ее удержать. — Да стой же ты! Стой!
Она перестала сопротивляться, прижалась к нему лбом и зарыдала. Ее слезы промочили ему рубашку. Заинтригованные картиной пожара в чужой жизни, прохожие огибали их и оборачивались посмотреть.
— Весна, — сказала она.
— Кончена? — Он отстранил ее от груди и взглянул на нее. — Сара, — сказал он, — весна только началась.
Он ошибался. Весна была лишь мгновеньем и пронеслась мимо, как тот ветерок. Затем обрушилось лето, жаркое и удушливое, как автомобильный выхлоп, а она знала, что не вынесет еще одного лета в городе. За ним наступит другое короткое мгновенье, когда листья поменяют цвет, а потом вновь начнется зима, бесконечная зима, и так она будет терпеть один мучительный сезон за другим, растрачивая время впустую, пока не грянет последний роковой час, к которому она, само собой, не успеет подготовиться.