Ветлуга поёт о вечном

Сальников Александр

Меч из ножен извлёк показать Тихомир.

Как по лезвию солнце сверкнуло лучом,

Так зажмурились все, и глядеть не могли.

Словно в зеркало, в лезвие можно смотреть.

Рукоять у меча как изба в кружевах.

Вновь дивился искусству отец кузнеца,

Но упорно молчал, ничего не сказал.

Стал доспехи свои доставать Тихомир.

Он кольчугу сначала достал и надел.

Словно сказочной рыбы какой чешуя,

Заблестела кольчуга кругами

колец.

До локтей доходили её рукава.

Щит нагрудный затем он достал и надел

Сверх кольчуги, чтоб грудь защищал этот щит.

На щите этом малом по кругу узор,

А по центру крест-накрест стоят два меча.

Напоследок извлёк Тихомир и свой шлем.

Заблестел он на солнце, огнём засиял.

И четыре узорные бляхи тот шлем

Защищали ещё с четырёх же сторон;

Носовая накладка по форме меча;

А кольчужная брамица с тыла и с плеч

Защищала бойца. Шлем надел Тихомир

И предстал перед всеми уже не кузнец,

А боец-богатырь, витязь русской земли.

Тут не мог уж смолчать Тихомира отец.

Восхищённо на сына взглянул и сказал:

– Ты меня превзошёл, сын мой, в деле моём!

Ты – от Бога кузнец! Жаль тебя отпускать,

Но, я вижу, нельзя мне тебя удержать.

Ты не только кузнец, ты – готовый боец!

Что ж, судьбы миновать никому не дано.

Был и я в своё время на страшной войне

В рати Дмитрия князя, в дружине его.

Правда, молод я был, много младше тебя.

Набирал он войска, чтоб идти на татар.

И с Ветлуги он тоже народ призывал.

Мой отец, а твой дед, собирался в поход.

Мне же было тогда десять лет лишь всего.

Но хотелось мне очень в поход, на войну.

Как просил я отца, как его умолял…

Но меня он не брал, говорил, что я мал.

И тогда я в подводе укрылся тайком,

На телеге под сеном. Когда же меня

Обнаружили, – были уж мы далеко.

Одного отпускать, чтоб вернулся домой

Было поздно. Отец меня взял на войну…

– Знаю, тятя! Я слышал рассказы твои.

Я их помню. Они и в душе у меня,

И на сердце. Они мне желанье зажгли

Славой род наш покрыть. И доспехи они

Мне ковали ночами, тайком от тебя.

– Вижу, вижу… – ответил кузнец. – Я для них

Вспоминаю о славе великих князей… –

Он кивнул на монахов, нежданных гостей. –

Впрочем, долгий рассказ… Ты в дороге и сам,

Если будет желание слушать твой сказ,

На досуге расскажешь про деда-бойца,

И про подвиг его. С детства знаешь о нём…

– Тятя, дай же мне в память и дедовский нож,

Тот, который ему князь Донской

подарил,

Что хранишь, как реликвию. Мне он в пути

Будет как оберег, и поддержит меня,

Если трудно мне будет, чтоб славы отцов

И дедов был достоин я в честном пути. –

И кузнец Тихомиру принёс князев нож

Вместе с ножнами, где был расписан узор

Тонким золотом с крапинами серебра.

Посредине на ножнах серебряный крест

И четыре рубина горят на кресте.

В основании ножен на солнце блестят

Вензеля золотые двух букв: «Д» и «И».

Рукоятка ножа – клык седого моржа,

Отороченный с дивными ножнами в тон

Тонким золотом с крапинами серебра.

Посредине с рубинами крест серебром,

На оковке два вензеля букв: «Д» и «И».

– Этот нож князю Дмитрию выковал Тул,

Старый мастер мариец, кузнец и скорняк,

Делал он колчаны и оружье ковал.

Взял его князь с собою в поход кузнецом.

Возле Тулы потом и остался тот жить.

Много стрел и мечей, много острых ножей,

Что сработал тогда старый Тул, до сих пор

Между Доном-рекой и Непрядвой-рекой,

На большом Куликовом просторе лежат

И гниют, возвращая земле свой металл. –

Так монахам сказал старый Фёдор кузнец.

Дал затем Тихомиру крест-энколпион,

И сказал: – Этот крест раньше дед твой носил,

А потом уж и я. А теперь носи ты.

В нём щепотка земли да просвиры щепоть. –

Поклонился отцу до земли Тихомир,

Дар священный приняв, и на шею надев.

3. Единение сердец

У Ветлуги-реки, у плакучих берёз

Тихомир и Иришка тихонько сидят

И молчат. Не идут им на душу слова.

Всё уж сказано, – только сидеть да грустить,

Да минутки до часа разлуки считать.

У Иришки на сердце тоска и печаль:

Ей хотелось теперь не слова говорить,

А кричать журавлицей, что край свой родной

Покидает к зиме, улетая на юг;

Одинокой волчицею выть на луну;

И вдовицей оплакать свой горький удел.

Ей казалась теперь: подколодной змеёй

Золотая коса шею ей обвила.

И казался ей серым, и пасмурным день.

А на небе ни тучки, ни облачка нет,

Только майское солнце горит в вышине.

– Ничего, моя любушка, скоро вернусь, –

Говорил Тихомир, чтоб утешить её. –

С ними я лишь пробуду один месяцок,

Ну, другой… как они остановятся где,

Как осядут, я тут же назад и вернусь…