Ветреное сердце Femme Fatale
Шрифт:
4
«Заново опросить всех содержателей гостиниц и управляющих… Поговорить с Головановым, еще раз прочитать записки судьи… Что еще? Черт возьми, ведь должен же вестись в полиции реестр пропавших без вести… Ну и что? Не о всяком человеке заявляют, когда он исчезает, и каждый год находят трупы, которые потом хоронят как неопознанные…»
Лиза вышла встречать вернувшихся путешественников, и зоркий глаз Амалии, привычно продолжавший искать решение загадки, заметил, что горничная принарядилась к приезду господ в свое лучшее платье.
– Госпожа баронесса, –
Амалия шагнула в гостиную, и старый друг Саша Зимородков поднялся с дивана ей навстречу.
– Саша! Как я рада вас видеть! Надеюсь, мои люди хорошо вас приняли? Замечательно! Только, боюсь, мне придется вас разочаровать. В деле, о котором скоро начнут трубить все газеты, вовсе не фальшивомонетчики замешаны. Обычное убийство из-за лотерейного билета, который выиграл первый приз…
39
Курьерский поезд – так назывался в те времена поезд-экспресс.
– Я знаю, – кивнул Саша, – я уже получил подробный отчет обо всем. Это феноменально… Портновская метка, надо же! Просто потрясающе… Но, по правде говоря, я здесь не поэтому, мне надо передать вам кое-что.
– Что именно? – полюбопытствовала Амалия.
– Вы, кажется, нашли труп Натальи Георгиевны Севастьяновой, урожденной Лапиной, которую убили при загадочных обстоятельствах несколько лет назад… – медленно начал Зимородков. Амалия Константиновна кивнула, не сводя с него пристального взора. – Так вот… Помните, ее муж получил странное письмо из Ялты, и вы в одном из посланий попросили меня навести справки… Позавчера я наконец получил ответ от ялтинского полицмейстера. Не угодно ли вам взглянуть?
Амалия взяла из его руки донесение, написанное разгонистым полицейским почерком. Ей понадобилось прочитать его два раза, чтобы до конца уяснить его смысл.
– Нет, – вырвалось у нее, – этого не может быть!
В донесении сообщалось, что Наталья Георгиевна Лапина в настоящее время живет в Ялте, где пытается лечиться от туберкулеза, что здоровье ее находится в плачевном состоянии и ее лечащий врач, доктор Ферзен, не ручается за то, что больная дотянет до зимы. Сама Наталья Георгиевна за те четыре или пять месяцев, что находится в городе, не обращала на себя внимание властей, вела себя тихо и скромно и ни в каких предосудительных делах не замечена.
– Так… – произнесла Амалия, вновь обретая присутствие духа. – Стало быть, я ошиблась… И очень хорошо, потому что, если бы вы видели беднягу ее мужа, вы бы меня поняли. – Она умолкла. – Но чей же тогда труп был в трясине? Почему там нашли обрывки ее шали, ее туфли и, наконец, ее кольцо? Воля ваша, Александр Богданович, но тут какая-то мистика… – Она вздохнула. – Кстати, я же просила вас навести справки еще и о подруге, с которой переписывалась покойная… то есть теперь уже ясно, что вовсе не покойная госпожа Севастьянова. Вам удалось что-нибудь узнать?
– Пока нет, – ответил Зимородков с сожалением. –
– Две недели, две недели… – проворчала Амалия. Больше всего на свете она ненавидела ждать. – Дмитрий!
Слуга тотчас же показался в дверях.
– Степан Александрович сейчас в городе? Он никуда не уехал? Вот и прекрасно. Привези его сюда. И как можно скорее!
– Что именно вы намерены предпринять? – спросил Зимородков, когда Дмитрий удалился.
– Он имеет право знать, что случилось с его женой, – ответила Амалия. – Я полагаю… да нет, я почти уверена… Какие поезда сейчас ходят в Крым?
5
Амалии приходилось видеть, как люди, с виду беззаботные и совершенно здоровые, за считаные секунды, получив неблагоприятное известие, превращались в живые трупы. Видела она и другое – как преображались те, кто, казалось бы, потерял всякую надежду и внезапно вновь видел перед собою ее ослепительный свет. Но то, что произошло с Севастьяновым, было, конечно, что-то экстраординарное.
Минуту назад перед Амалией был совершенно потухший, потерявший всякий смысл в жизни человек. О да, он был молод, могуч, и по-прежнему ухоженные донельзя бакенбарды окаймляли его представительное лицо, но сторонний наблюдатель не преминул бы заметить, что все это лишь пустая оболочка, которая существует лишь по привычке, а настоящая жизнь давно покинула тело. Теперь же…
Степан Александрович смеялся, шутил, бегал по комнате, высказывал гипотезы одну фантастичнее другой, хватал кошку, которую принес с собой, сажал ее на диван, ссаживал с дивана на кресло, требовал, чтобы ему еще раз показали ответ полицмейстера… Он наполнил гостиную кипучей деятельностью, готов был немедленно отправляться за женой в Ялту, вот прямо сейчас, сию секунду, без вещей, безо всего…
Амалии с трудом удалось его образумить. Да, они поедут в Ялту. Но не сейчас, чуть позже, им надо собрать вещи, купить билеты, ведь поезда не ходят в Ялту каждую минуту… Конечно, они непременно увидят жену Севастьянова и наконец-то узнают от нее, что же произошло в ту ночь, когда она исчезла.
– Ах, и зачем я тогда послушал некоторых! – восклицал обрадованный известием муж. Его глаза лучились, на губах сияла улыбка, перед Амалией был совершенно преобразившийся, счастливый человек. – Ведь в письме же был ее почерк! Она писала мне письма! Не стала бы тетушка их втихомолку уничтожать, если бы они были от какой-нибудь самозванки! Но еще не поздно все исправить!
И Амалии пришлось уступить его нетерпению. Она наскоро отдала приказания Казимиру, который отчаянно зевал и тер глаза, велела Антоше как следует ухаживать за цветами в ее отсутствие, пообещала Зимородкову прислать ему телеграмму с объяснением всего, что произошло, и вот – легкая коляска опять мчит ее на вокзал, и опять она готова к дальнему пути. Только на сей раз ее сопровождает не верный рыцарь Антоша и не беспечный дядюшка Казимир, а самый счастливый человек на свете.
– Сударыня, вы вернули меня к жизни! – то и дело повторял он. – Если бы вы знали, что вы для меня сделали!