Ветвящееся время. История, которой не было
Шрифт:
Но прошло еще почти восемь десятилетий, прежде чем Феодосий I объявил христианство единственно верным учением, запретив отправление культов прочих богов.
Обратим внимание на любопытную подробность – также как в предыдущие века окраины империи были убежищем для христиан, так теперь они становятся оплотом язычества.
Еще в конце IV века обращения представителей высшего общества в христианство, например, в галльских провинциях, «были… крупным скандалом». (53,418)
Но христианство довольно быстро завоевывает господствующие позиции.
Кроме всего прочего, свою роль играли и вполне земные соображения: когда император стал христианином, то принятие новой веры стало непременным условием скорой и успешной карьеры.
Попытка Юлиана Хлора, прозванного позднее – Отступник, вернуться к языческому религиозному плюрализму успеха не имела, быть может, еще и потому, что он правил всего три года. Вопреки утверждениям церковной историографии император вовсе не стремился к искоренению христианства силой. Он не преследовал христиан и не пытался насильственно обращать их вновь в язычество. Он просто лишил христианскую церковь режима наибольшего благоприятствования, поставив ее в те же условия, что и прочие конфессии. Единственным, что может считаться репрессиями, было возвращение языческим общинам превращенных в христианские церкви храмов. Кроме этого, был принят эдикт, запрещающий христианам преподавать классическую литературу и историю на том основании, что «Порочащим… богов… не должно позволять учить юношей, и интерпретировать произведения Гомера, Гесиода, Демосфена, Фукидида и Геродота…этим богам поклонявшихся».(51,200)
Следует все же упомянуть, что долгое время после своего официального утверждения в качестве государственной религии христианство оставалось городским вероучением. Даже на территории, к тому времени уже бывшей Римской Империи, в сельских районах, где к тому времени проживало абсолютное большинство населения, оно начинает утверждаться только к VII-VIII веку, а кое-где – и гораздо позже. [26]
Все таки трудно отделаться от мысли, что в столь быстром утверждении нового учения есть нечто мистическое.
26
Случаи поклонения языческим богам отмечались в Западной Европе, кое-где (например, в Бретани), до XVI века. (53,311).
Тем более, что – никто из исследовавших данный вопрос, не обратил внимание на эту немаловажную деталь – в такое жизнелюбивое и не склонное к самоограничению время, каким была поздняя античность, широкое распространение получило именно вероучение, требовавшее от своих последователей соблюдения весьма строгих правил поведения, «умерщвления плоти», постов и молитв.
Каков мог бы быть мир без христианства?
Г.К Честертон, которому принадлежит, одно из самых интересных, несмотря на все имеющиеся недостатки, произведений о роли христианства в истории, полагал, что «Если бы Церковь не явилась в мир, Европа, наверное, была бы похожа на сегодняшнюю Азию», поскольку «античное язычество в последней своей фазе обещало стать неизменным, в том самом смысле, в каком мы говорим о неизменной Азии». «Должно быть, – продолжает Честертон – еще возникали бы новые философские школы, как возникают они на востоке… Создавались бы системы, уклады, кодексы…Были бы хорошие, даже счастливые люди… но удельный вес добра и зла был бы в неизменной Европе таким же, как и в… Азии…» (30,221)
Отметим, что в данном случае Честертону удалось уловить действительно глубокое, фундаментальное отличие христианской европейской ойкумены от всего остального мира. Мира, который, по мнению многих, являет собой норму, в то время как современная евроатлантическая цивилизация представляется странной, случайной и враждебной ему аномалией.(13,162)
Ведь, если для западной цивилизации – порождении христианства – характерно поступательное развитие, получившее образное название «прогресса», то для Востока характерно циклическое движение, когда на протяжении некоего периода времени, общество проходит ряд стадий, в итоге возвращаясь к тому, с чего начало. «С точки зрения западного человека, азиатские страны столетиями, и даже тысячелетиями не двигаются с места, находясь, как бы в перманентном состоянии застоя».
А вот как примерно выглядела бы, по Честертону, Европа наших дней, не возникни христианство. «Пифагорейцы, как индуисты, толковали бы о перевоплощении… Стоики, как конфуцианцы, учили бы разуму и добродетели. Неоплатоники, как буддисты, размышляли бы о потусторонних истинах, непонятных другим, и спорных для них самих. Просвещенные люди поклонялись бы Аполлону, поясняя, что просто чтут высшее начало… Поклонники Диониса предавались бы пляскам и веселым оргиям.
Толпы стекались бы на пышные празднества, к их услугам были бы толпы богов – местных и чужеземных… Было бы много магии, главным образом черной…Восхищение Сенекой уживалось бы с подражанием Нерону, как уживаются изречения Конфуция с китайскими пытками… Все – и плохое и хорошее – было бы слишком старо, чтобы умереть», – заключает Честертон. (30,241)
Отвлечемся от столь образного прогноза и попытаемся дать более строгий анализ возможного пути развития цивилизации.
Итак, допустим, что по каким-либо причинам христианство не возникло, или же, не состоялось его реформирование, осуществленное апостолом Павлом.
…В течение даже первых веков история шла бы точно также, вернее почти также. В Риме сменялись бы, один за другим, императоры; Нерон точно также безумствовал бы, может быть свалив пожар Рима не на христиан, а на иудеев, или на сенаторов, которым не доверял. Точно также враждовали бы Веспасиан с Оттоном, Вителием и Гальбой, его сын Домициан прославился бы первой в мире антиалкогольной компанией, а Траян более менее успешно сражался бы с парфянами и даками.
Где-то на восточной окраине державы по-прежнему существует странная малочисленная секта, проповедующая, что сын иудейского бога сошел на землю, и принял мученическую смерть на кресте за грехи мира, но на нее мало кто обращает внимания.
С течением времени, однако, благодаря исподволь накапливающимся мелким изменениям, картина бы все больше и больше отличалась от общеизвестной. Уже с периода, соответствующего II веку н.э. изменения стали бы явственно видны – другие имена императоров, философов, поэтов и, соответственно другие произведения, пусть и на те же темы, несколько другие законы, может быть другие названия и места войн на границах еще несокрушимой державы.
Ни одна религия, включая и довольно популярный культ Митры, вопреки мнению Л.Н. Гумилева, (51,373) не смогла бы не только стать на место христианства, но и даже в некоторой степени взять на себя его роль в сознании людей.
По-прежнему господствует многобожие, слегка облагороженное синкретизмом, по-прежнему миллионы римских подданных без сопротивления приносят жертвы на алтарях храмов Рима и очередного кесаря (другой вопрос – насколько искренне).
Также точно вступила бы Римская империя в эпоху смут, дворцовых переворотов и «солдатских» императоров. Упадок государства побудил бы, как и в нашей реальности, варварские племена – готов, франков, маркоманов к тому, чтобы начать проверять на прочность границы Рима.
Тогдашние авторы и будущие историки той реальности наверняка не особо разошлись бы в оценке этого периода с нашими историками классической школы. В их трудах говорилось бы о всеобщем падении морали, разложении общества, крахе исконных римских ценностей и традиций и массовом увлечении разнообразными восточными суевериями и культами.
Прежде всего это культы Исиды, Митры, Амона-Ра, Деметры, Диониса-Вакха, и Эскулапа-Асклепия (за священной змеей которого римская делегация совершила специальное паломничество в Эпидавр).