Веянье звёздной управы

Богачёв Михаил

Заплачет родня чужим горем...

Заплачет родня чужим горем,

От ветра,

От Севера — стойбища страха и снега,

От света полнощного вместо супружества — мести.

Вот и река — сестра,

Ей лодка пустая и полная — кровно, жена:

Обнимает и тянет на дно ещё большим.

Кто вечер зажёг,

Где птицы танцуют тайно,

Где травы отдали себя и лежат.

Эмилия недалеко провожает

утро,

Вернётся, качая на бёдрах шмеля —

Вечер.

Вечер

Вечер —

Плавное вымя стада,

Бредёт по холмам, льётся:

Всё длится, пока качается вечер.

Птицы и звери сняли одежды — песня!

Пепельных женщин гладят деревья,

Река приостановилась,

Туман подходит на цыпочках — тихо.

Тела — это души! — шепчет проповедь ветер.

Сколько дыханий до смерти?

Сколько у времени пальцев?

По каменным гнёздам проходит речка,

Невесты меряют русло. Утро

Тобой едва прильнёт в спину поздно.

Тобой едва прильнет в спину...

Тобой едва прильнет в спину Поздно —

Оно сокровеннейшее заклятье,

Страшнее масонских печатей.

Печаль за печалью проносится осень —

Красивая смерть, неизбежная Лета.

Ты ходишь по листьям, листвою одета,

Моя — не моя, небессмертна.

Уже не кукуют по рощам наяды,

Я бусинки их собирал и — на нитку:

Тебе ожерелье, браслет и кулончик, —

Они разлучают, и ты уже спета

До выдоха, больше никак, я

Дышу, но выдох каждый — имя.

Дышу, но выдох каждый имя

Дышу, но выдох каждый имя

Не называет, а так, как будто рисует:

Вот тень, ещё тень, ещё тень — где ты?

Эмилия, я хотел этой траты!

Открывая долину, опасно запомнить

Власы сенокосов и чёрную кожу под озимь —

Ты здесь побывала,

О, осторожно!

Бросаю за море журавлиные стаи,

Я знаю: все будет в нечаянной жизни, —

Потеря не ты и не я!

Наши речи рекой полились!

И уже почернело фальшивое золото листьев,

Больше не дразнит улья запах тела.

Больше не дразнит улья запах тела

Больше не дразнит улья запах тела,

Как будто я только душа, остальное

По заочному берегу ищет тебя —

Не находит, не найдет.

Я знаю: ты в странах, прекрасных тобою,

И просто играешь в семью, в починку

Белья и закупки по дому.

И думаешь, жаря картошку: “Он скоро”.

И это не драма. Когда бы вместе

Мы жили, сжимая до быта пространство,

И это — не драма. Когда бы жила ты,

И это — не драма: Когда бы жила ты!..

Мне нечем платить за счастье, душе

Нечем длить кровь рода.

Нечем длить кровь рода...

Нечем длить кровь рода.

Память — моя Лета.

Тело — моя лодка.

А ты непослушна жизни.

Снегом покрыты поля и остальное..,

Отгадай тайну, — где вырастет ландыш?

Угадай время, когда вернутся птицы!

Угадай время.

Тебя нет и что говорить в воздух?

Дом уютен и добр, но — не ты...

Мне предлагали продать прошлое счастье,

Но я обманул перекупщиков — в нашем доме

Я вмерз костью времен, кровель.

Я вмерз костью времен, кровель

Я вмерз костью времен, кровель

В этот город, ворующий следующее:

Сначала попытку жизни, потом детство,

Потом маму и папу, потом юность и так далее...

Но, если с конца начать, то ты тоже

Меня обокрала, хоть подавай в суд —

Сама умерла, а я считаю птицы

По карнизам и пыльным скверам.

В Петербурге тебя нет, но в переходе,

В тоннеле на Невском саксофонист играет

Табачные твои песни. О, волшебник!

Как легко ты вернулась, пойдем,

Я в мой дом возвращаюсь —

В тебя, на сваях набухли вены.

В тебя, на сваях набухли вены...

В тебя, на сваях набухли вены,

Вбиваю фундамент, хотя это ошибка,

Потому что лучше не строить память;

Она мягкое ложе, но ложна.

В моем детстве трамвайчик звенел на поворотах

Теперь я все ищу звуки. Муки

Нет без тебя, а так — неуютно,

И ещё дождь, какую от него выпить таблетку?

Но ты была полдень и я — полдень,

Ты — утро, и я — пьяное утро!

Ты мне показывала, как это делать:

Затеять весну, выпить осень, лето