Веяние тихого ветра [A Voice in the Wind]

Риверс Франсин

Он смотрел на девушку и не мог взять в толк, зачем вообще он купил ее. Ну куда она годится? Однако едва он посмотрел ей тогда в глаза, как почувствовал на себе Божью руку и услышал спокойный и мягкий голос: Спаси ее. Енох тогда взял ее без колебаний, а вот теперь думал о том, что скажет ему хозяин. Тот ожидал галлов и британцев, а ему приведут каких–то семерых доходяг–иудеев, среди которых одна маленькая девушка с глазами пророчицы. Всю дорогу Енох отчаянно молился о том, чтобы Бог уберег его.

Открыв

замок западного входа, Енох пропустил семерых рабов за высокие стены имения своего хозяина. Затем он повел их по дорожке в заднюю часть дома. Выстроив всех семерых в специальном приемном помещении, в котором хозяин каждое утро раздавал деньги, Енох приказал им стоять прямо и молчать, смотреть при этом вниз и говорить только тогда, когда хозяин обратится с вопросом именно к ним.

— Ждите здесь, а я пойду говорить с хозяином. Молитесь о том, чтобы он взял вас всех. Децим Виндаций Валериан добр, в отличие от большинства римлян, и если вы ему понравитесь, вам тут будет хорошо. Да защитит всех нас Бог отцов наших.

Децим находился со своей женой в перистиле — она вертела в своих изящных пальцах маргаритку и слушала мужа. Еноху показалось, что хозяин не в духе, но все же, сделав глубокий вдох и набравшись смелости, он подошел к супругам. Он подождал, когда хозяин заметит его и кивнет, разрешив тем самым говорить.

— Мой господин, — начал Енох, — я вернулся с семью рабами, которых ты можешь посмотреть.

— Галлы?

— Нет, мой господин. Галлов на рынке не было. Не было и британцев. — Он надеялся, что глаза и выражение лица не выдадут его лжи. — Они из Иудеи, мой господин, — сказал он и увидел, как губы хозяина сжимаются в тонкую суровую линию.

— Иудеи — самый грязный народ в империи, и ты осмелился привести их в мой дом?

— Но ведь Енох тоже иудей, — неожиданно раздался голос улыбающейся Фебы, — и он нам преданно служит уже пятнадцать лет.

Енох возблагодарил Бога за то, что она оказалась рядом.

— В данном случае он послужил самому себе, — сказал Децим, пристально смотря на своего управляющего холодным взглядом. Если этот раб хочет защитить себя, значит, сейчас он должен покривить душой и смолчать. — Они годятся для тяжелой работы?

— Нет, мой господин, — совершенно искренне ответил Енох, — но для прислуживания на пирах и отдыхе они вполне годятся.

— У меня нет ни времени, ни желания плодить здесь бунтовщиков.

Феба дотронулась до руки мужа.

— Децим, может быть, возьмешь хоть кого–нибудь из сострадания? — произнесла она мягким голосом. — Они ведь его соотечественники. Енох все время преданно служит нам. По крайней мере, не такой уж большой труд посмотреть на них и решить, годятся они нам или нет.

— О боги! — произнес Децим, глубоко вздохнув при виде только что прибывших рабов. Ему доводилось видеть многих пленных из множества стран, но никогда он еще не видел таких слабых, беспомощных людей, как эти, выжившие после разрушения Иерусалима.

— О! — только

и произнесла Феба, и ее нежное сердце было тронуто жалостью к этим несчастным. — Для арены они не годятся, мой господин, но клянусь моим Богом, они будут служить тебе так, как это делаю я, — сказал Енох.

— А эта немного постарше Юлии, — сказала Феба, когда ее внимание привлекла молодая девушка, чьи темные глаза были полны страдания и познания в жизни многого из того, что словами объяснить невозможно. — Смотри, какая девушка, Децим, — тихо сказала Феба. — Что бы ты ни решил насчет остальных, но вот ее я хочу взять.

Он слегка удивился и посмотрел на жену.

— Зачем она тебе?

— Пусть прислуживает Юлии.

— Юлии? Для Юлии она не годится.

— Положись на меня, Децим. Прошу тебя. Эта девушка будет очень хорошо служить Юлии.

Децим еще раз внимательно оглядел девушку, задумавшись, что же в ней привлекло его жену, что заставило Фебу выбрать ее из всех остальных. Да, Феба какое–то время искала прислугу для дочери. Ей было представлено больше десятка рабынь, но ни одна из них Фебе не приглянулась. И вот теперь, недолго думая, она выбирает истощенную молодую иудейку, которая так ужасна, что и словами не выразить, — не иначе как дочь какого–нибудь ненавистного зилота.

Тут во двор смеющиеся и радостно возбужденные вошли Марк с Юлией. Увидев рабов, они притихли. Марк оглядел всех без особого восторга.

— У нас тут гости из Иудеи? — сказал он ироничным я удивленным голосом. — И что им тут надо?

— Мне нужны рабы для работы в имении.

— А я думал, ты предпочитаешь галлов и британцев.

Децим пропустил его слова мимо ушей и повелел Еноху отправить шестерых мужчин в загородное имение на Апеннинах, добавив: — А эта девушка останется здесь.

— Ты действительно купил их? — Марк был удивлен не на шутку. — И ее тоже? — добавил он, едва взглянув на девушку. — Никогда не знал за тобой привычки транжирить деньги, отец.

— Девушка будет служить Юлии, — сказала Феба.

Юлия посмотрела на девушку и снова повернулась к матери.

— Нет, мама, не шути так! Посмотри, какая она страшная. А я не хочу, чтобы у меня были страшные служанки! Я хочу служанку, как у Олимпии.

— Такой служанки у тебя не будет. Рабыня у Олимпии, может быть, и красивая, но только чересчур надменная и все время врет. Такой рабыне ничего нельзя доверить.

— Тогда Витию! Почему Вития не может мне служить?

— Вития тебе служить не будет, — твердым голосом сказала Феба.

Марк криво улыбнулся. Он прекрасно понимал, почему его мать ни за что не хотела, чтобы Вития служила Юлии, и догадывался, почему она хотела оставить у себя именно эту рабыню. Его губы скривились в усмешке. Иудейская мораль его не прельщала, но если у сестры будет рабыня, которая будет ей прислуживать и оберегать ее, это будет забавно.

— Как тебя зовут, дитя? — спросила Феба добрым и мягким голосом.