Веяние тихого ветра [A Voice in the Wind]
Шрифт:
Глубоко вздохнув, Феба вернула сердолик дочери.
— Подари его отцу, когда у тебя закончится траур, Юлия. Если ты подаришь его сейчас, он захочет узнать, где и когда ты его купила.
Юлия сжала украшение в руке.
— Ты мне не веришь? Родная мать думает обо мне плохо! — сказала она, испытывая гнев и жалость к самой себе. Она снова стала запихивать украшение в сумку, рассчитывая на то, что мать запротестует. Когда же этого не случилось, на глаза у Юлии навернулись слезы. Она подняла голову и увидела во взгляде Фебы
— Я не сержусь на тебя, Юлия, — спокойно сказала Феба.
Юлия бросилась вон из комнаты. Феба смотрела, как ее красивая юная дочь в гневе убегает. Она устала все время придумывать поступкам Юлии какие–то оправдания. Иногда ей было интересно, знакомо ли вообще ее детям понятие совести. Похоже, что они совершенно не задумываются над тем, как скажутся их действия на других людях, и в первую очередь на Дециме. Она посмотрела на Марка.
— Она действительно ходила в храм? — спросила Феба, но тут же покачала головой и отвернулась. — Можешь ничего не говорить. Еще не хватало, чтобы я заставляла тебя лгать мне, оправдывая ее. — Пройдя в другой конец комнаты, она села в кресло.
Подавленный вид матери обеспокоил Марка.
— Она еще молода, мама. Срок траура, который определил для нее отец, просто неразумен.
Феба ничего не сказала. Ей пришлось бороться со своими чувствами. Она часто соглашалась с сыном, потому что Децим мог быть жестоким, требуя безоговорочного подчинения, и не принимать во внимание юношеский энтузиазм и индивидуальные особенности. И все же ни Марк, ни Юлия не понимали главного. Феба подняла голову и серьезно посмотрела на сына.
— Твой отец — глава семьи и дома.
— Я это тоже прекрасно понимаю, — сказал Марк. Именно по этой причине он старался как можно меньше времени проводить в этом доме и приобрел себе собственный дом.
— Тогда уважайте и слушайтесь его.
— Даже если он не прав?
— Мнения на этот счет могут быть разные, а Юлия — его дочь. Твое вмешательство только ухудшает ситуацию.
Марк сжал руки.
— Ты меня обвиняешь в том, что произошло сегодня? — сердито спросил он. — Я никогда не поощрял ее непослушание отцу.
Феба встала.
— Да, действительно, хотя ты, похоже, не видишь, что делаешь сам. Каждый раз, когда ты открыто споришь с ним и обвиняешь его в неразумности и несправедливости, ты тем самым подстрекаешь Юлию к тому, чтобы не уважать его и предаваться только своим удовольствиям. Так куда она ходила сегодня, Марк? Что доставляет Юлии радость?
— Ты сомневаешься в моральном облике своих детей?
Феба улыбнулась, но ее улыбка получилась горькой.
— О какой морали ты говоришь, Марк? О старой, которая учит, что дети должны слушаться своих родителей, или о новой, призывающей вас делать все то, что вам захочется?
— Я
— Чего бы то ни стоило другим? И даже вам самим? — Феба стала перед ним, печальная и подавленная. — Ты радостно идешь по тому пути, который ты выбрал для себя, и тянешь за собой Юлию, но не видишь, что тебя ждет впереди. Ты видишь только сиюминутные удовольствия, но не хочешь знать, чего это будет стоить в будущем.
Марк скривил губы в насмешливой улыбке.
— Ты просто забыла, мама, что сама была молодой.
— Я не забыла, Марк. О, нет, я не забыла. Молодости не миновать ни одному поколению. Но мир сегодня гораздо сложнее, и в нем столько разрушительных сил. И Юлию так легко сбить с толку. — Она взяла его руку в свою. — Неужели ты не видишь, что отец не хочет лишать ее радости, он только хочет оградить ее от пагубного влияния?
— Но что пагубного в том, что молодая девушка пошла с подругой купить безделушки и посмотреть на воинов, тренирующихся на Марсовом поле?
У Фебы больше не было слов. Она опустила голову, понимая, что дальнейший спор бесполезен. Марк наклонился и поцеловал ее в щеку.
— Я люблю тебя, мама, и понимаю тебя, но не думаю, что тебе стоит так беспокоиться о Юлии.
— Она слишком упрямая.
— А вы с отцом были бы счастливее, если бы ваша дочь была безвольной? Не думаю. До сегодняшнего дня у Юлии не было никакой свободы. Как же она может ею распоряжаться, если ее никогда у нее не было?
— Чрезмерная свобода может затмить совесть.
— Но вряд ли что–то может навредить разуму.
— А если бы отец согласился сократить ей срок траура и дал ей больше свободы, как ты думаешь, что бы она с ней делала?
Марк вспомнил о Калабе Шиве Фонтанее.
— Можно было бы поставить ей определенные условия, — сказал он. — Чтобы с какими–то людьми она могла общаться, а с какими–то нет.
— Позднее я поговорю об этом с твоим отцом, — сказала Феба. Если дать Юлии свободу, то это, вероятно, окажется единственным способом сохранить мир в семье. Хотя лучше всего было бы снова выдать ее замуж.
17
Лежа на массажном столе, Атрет поднял голову и скептически посмотрел на Бато.
— Этот хозяин хочет заплатить мне двадцать ауреев, чтобы я провел ночь в его гостинице? И что я там должен буду делать?
— Ничего. Только посидеть в одной из его гостиных и поспать на одной из его кроватей, — ответил Бато. — У тебя еще будет много подобных предложений, Атрет. Ты ведь теперь стал одним из немногих избранных — тех, у которых растет число убитых. А на твоем счету уже двадцать один. И чем больше ты убиваешь, тем больше твоя слава. Слава приносит удачу.