Вглядись в его лицо
Шрифт:
85
Элен проснулась. В спальне по-прежнему было темно. Она лежала в одежде на покрывале. Рядом лежал Марсело, тоже полностью одетый, и обнимал ее за талию. Часы на тумбочке у кровати показывали без четверти четыре утра. Элен ждала, что сон к ней вернется, но в голове как будто щелкнули выключателем. Сквозь мрак ее сознания пробивался луч яркого света. Он освещал все закоулки, все трещины, все выщерблины, показывал все пыльные завалы памяти, куда она давно не забиралась.
Уилла нет. Его забрали.
Сейчас ее малыш в номере отеля. Как он там? Наверное, он растерян. Где мама? Что случилось? Почему он не дома, почему не со своим котом, почему он не пойдет в школу? И почему рядом все время чужой дядька по имени Билл, который зовет его чужим именем Тимоти и улыбается? А еще мальчика окружают адвокаты, детские врачи и психиатры. А вот мамы нет. Его мир перевернулся вверх дном и стоит на голове. Уилл привык жить с матерью-одиночкой, без отца, а теперь придется жить с отцом-одиночкой, без матери. Все с
Но он ведь еще такой маленький!
Элен вдруг поняла, что делать дальше. Если она сейчас же не приступит к действиям, она разревется и утонет в собственном горе. Она осторожно сняла со своего бедра руку Марсело и как можно тише перекатилась к краю кровати. Потом тихо, на цыпочках, прокралась вниз по лестнице, ощупывая пальцами грубую кирпичную кладку стены и продвигаясь наугад в темноте. На первом этаже было чуть-чуть светлее. Элен подошла к стеклянному журнальному столику, на котором стоял черный ноутбук с откинутой крышкой. Она нажала клавишу, и на мониторе появилась заставка — цветная фотография старой деревянной лодки во время отлива. Оранжевая краска выцвела и облупилась; в сумерках на носу виднелась спутанная рыбацкая сеть.
Элен вошла в «Ворд» и нажала клавишу; на мониторе появилась белая страница. Она села на диван и развернула ноутбук к себе. Перед тем как начать, она на секунду задумалась. Название далось легко.
«Без Уилла».
Она снова остановилась, разглядывая черные буквы на белом фоне. В напечатанном виде все казалось еще более реальным. Она проглотила подступивший к горлу ком и приказала себе отбросить собственные чувства в сторону. Она обязана сделать это ради своей работы. И ради Марсело. Но самое главное, ради себя самой. Творчество всегда помогало ей раньше. Когда она сочиняла, в голове прояснялось, мысли и чувства делались более ясными. Ей казалось, что она не в состоянии до конца понять, оценить ни одно событие или явление до той самой минуты, пока не напишет о них. Сочиняя статью, она как будто объясняла что-то самой себе и лишь потом — читателям. Ее знакомство с Уиллом тоже началось со статьи, которую она написала о больнице. А сейчас все повторяется…
Элен вздохнула и начала:
«Не так давно мне поручили написать статью о том, что чувствует мать, когда теряет ребенка. Всем известно о небывалом росте преступности в нашем городе. Опубликованы страшные цифры, графики, видные ученые делятся своим мнением… Но, чтобы не утонуть в море статистики, как нам кажется, нужно вспомнить о ценности каждой отдельно взятой человеческой жизни. О жизни каждого отдельно взятого ребенка. Вот почему я решила побеседовать с женщинами, потерявшими своих детей.
Я побывала в доме Летиции Уильямс, чей восьмилетний сын Латиф был убит шальной пулей. Мальчик пал жертвой разборок между двумя уличными бандами. Кроме того, я взяла интервью у Сьюзен Суламан, жительницы престижного пригорода Бринмор. Несколько лет назад ее бывший муж похитил двоих детей и увез их.
А теперь к их историям я могу добавить и свою собственную.
Как вы, наверное, знаете, недавно я потеряла сына. Я узнала, что, по не зависящим от меня причинам, его усыновление является недействительным. На самом деле мальчика, которого я считала своим сыном, Уиллом Глисоном, зовут Тимоти Брейверман. Около двух лет назад его похитили во Флориде.
Надеюсь, вы не осудите меня за самонадеянность — мол, пишет о себе. В отличие от Летиции Уильямс я знаю, что мой ребенок жив. Но вот что я поняла после всего, что со мной случилось: не имеет значения, как именно вы лишаетесь ребенка. В любом случае он для вас потерян. Умер ли он своей смертью, убит ли, похищен или просто вынужден жить отдельно — для вас все заканчивается одинаково.
У вас больше нет ребенка.
Какие чувства при этом испытывают матери?
Летицию Уильямс душит гнев. Ее раздирает ярость, которая, как огонь, пожирает все на своем пути. Огонь жжет ее каждую минуту, которую она проводит без своего сына. Каждую ночь, когда она не укладывает его спать. Каждое утро, когда не собирает его в школу, не кладет в пакет его любимый сандвич с арахисовым маслом и бананом. Когда не провожает его в школу. В том квартале, где живет Летиция, все матери каждое утро провожают детей в школу, чтобы убедиться, что они добрались туда живыми.
Того, что их дети останутся в живых, когда вернутся из школы домой, не гарантирует никто.
Латифа, сына Летиции — все называли его просто Тиф — застрелили в собственной комнате, когда он смотрел телевизор. Несколько пуль влетело в раскрытое окно. Пули попали мальчику в лицо. Хозяин похоронного бюро, который готовил Латифа к похоронам, трудился всю ночь, чтобы восстановить его лицо. Учительница начальных классов в школе, где учился мальчик, говорит, что Латиф всегда всех смешил; он был лидером среди одноклассников. Даже после смерти его парта завалена валентинками.
Сьюзен Суламан гложет пустота. В ее сердце и в ее жизни образовался вакуум. Она знает, что дети живы, но отец не сообщил, куда увез их. Поэтому Сьюзен постоянно и всюду разыскивает их, куда бы она ни пошла. По ночам она ездит по соседним улицам, где они, возможно, живут. Она надеется увидеть их хоть краем глаза. Днем она разглядывает всех встречных детей, заглядывает в окна проезжающих мимо школьных автобусов.
Сьюзен Суламан не дает покоя ее потеря.
Я спросила Сьюзен, не легче ли ей от сознания, что ее дети живы и находятся не с посторонним человеком, а с родным отцом. И вот что она ответила:
„Нет. Я их мать. Я им нужна“.
Теперь я лучше понимаю, что чувствуют Сьюзен и Летиция. Я испытываю гнев, не знаю покоя. Моя рана еще свежа. Все произошло так недавно… Моя рваная рана кровоточит, саднит, болит. Возможно, края раны срастутся, шов разгладится, но шрам останется на долгие годы.
Для меня потерять Уилла — все равно что умереть.
Нечто похожее я испытала, когда скончалась моя мать. Внезапно уходит человек, бывший центром твоей вселенной. Раз — и его нет, как будто из яблока вынули сердцевину. Кто-то взмахнул рукой и вынул у тебя сердцевину, сердце…
И, как всегда бывает в таких случаях, со смертью наша связь не прерывается.
Я по-прежнему дочь своей матери, хотя ее больше нет со мной. И я по-прежнему мать Уилла Глисона, хотя его со мной тоже больше нет.
Я узнала, что любовь матери к ребенку не имеет себе равных среди прочих человеческих чувств. Каждая мать понимает меня, это не значит, что о материнской любви не стоит говорить и писать.
И не имеет значения, родной ребенок или усыновленный. Раньше я этого не понимала, а теперь поняла. Не важно, как именно вы потеряли ребенка, не важно, как именно вы его обрели. Здесь усматривается некая симметрия, от которой мне, впрочем, не легче.
Я не родила Уилла, но привязана к нему так же прочно, как если бы мы с ним были одной крови. Я — его настоящая мать.
Нас с ним связывает любовь.
Я полюбила Уилла в тот миг, когда увидела его в больничной палате, утыканного трубками, капельницами. Он боролся за жизнь. С того самого дня он — мой.
И хотя я, как всякая мать, иногда уставала, мне никогда не надоедало смотреть на него. Никогда не надоедало смотреть, как он ест. Слушать его голос, смешные словечки, которые он выдумывал. Он сам придумал имя для нашего кота. Мне никогда не надоедало смотреть, как он строит дома и машинки из „Лего“.
Хотя мне очень надоедало постоянно наступать босыми ногами на рассыпанные по всему дому детальки конструктора.
Трудно и, наверное, глупо сравнивать разные типы любви, но, потеряв Уилла, я кое-что поняла. До Уилла я любила только взрослых мужчин. Новую любовь я не исключаю для себя и в будущем.
Вот в чем отличие такой любви от материнской.
Мужчину можно разлюбить.
Но своего ребенка вы не разлюбите никогда.
Даже после того, как его больше нет с вами».
Элен откинулась на спинку дивана и перечитала последнюю строчку. Буквы перед ее глазами начали расплываться. Она догадывалась почему.
— Элен! — негромко окликнул ее Марсело, спускаясь по лестнице.
— Я дописала статью. — Она вытерла глаза рукой.
Марсело подошел к ней, не включая света. На его лицо упал отблеск от монитора. Лицо у него сделалось озабоченным.
— Давай-ка приляжем, — сказал он, ласково помогая ей подняться.
86
Наутро погода прояснилась. Пока Марсело вез ее домой, Элен смотрела в окно, щурясь от яркого солнца и свежевыпавшего снега. Образовавшаяся за ночь корка наста ослепительно блестела. Проезжую часть успели очистить после снегопада; лишь между припаркованными машинами виднелись высокие, по пояс, сугробы.
Они повернули за угол; Элен заметила трех малышей в непромокаемых комбинезонах и шарфиках. Дети строили снеговика. Одну девочку она узнала; ее звали Дженни Уотерс, и она была одноклассницей Уилла. Кольнуло сердце; Элен поспешно отвернулась.
Выпавший снег изменил соседние кварталы почти до неузнаваемости. Кусты накрылись высокими снежными шапками; побелели крыши домов и стоящие на улице машины. Голые ветви деревьев облеплял мокрый снег, отчего они казались вдвое толще. То, что раньше казалось таким родным и знакомым, стало каким-то чужим… Элен приказала себе не думать.
Вчера, написав статью, она ненадолго забылась недолгим, беспокойным сном; ей снились странные сны. Только после душа стало немного легче. Переодеться было не во что, и Элен натянула на себя старый серый свитер Марсело. Сушить волосы она не стала; теперь влажные волосы падали на плечи. О том, чтобы накраситься, она даже и не подумала. В конце концов, их с Марсело отношения перешли в новую стадию. Он видел ее без одежды, значит, может видеть и ненакрашенной. Тем не менее смотреться в зеркало ей не хотелось.
— Надо позвонить отцу, — через силу выговорила Элен. Надо что-то делать, чтобы не думать.
— Телефон у тебя в сумке. Я его зарядил.
— Спасибо! Мне как-то не по себе оттого, что я не позвонила Конни. Наверное, сегодня она на футболе. Ее сын играет в команде университета штата Пенсильвания.
— Она сама тебе звонила, и я с ней поговорил. Она ждет нас у тебя дома. Надеюсь, ты не против. По крайней мере, Конни на это рассчитывает.
— Да, конечно. — У Элен немного полегчало на душе. — Как она? Сильно расстроилась?
— Она очень расстроилась, но, по-моему, вам с ней будет полезно пообщаться.
Марсело повернул на ее улицу. Когда Элен увидела свой дом, сердце у нее невольно забилось чаще. На мостовой перед ее домом теснились микроавтобусы с логотипами телеканалов. У ее калитки толпились репортеры с видеокамерами.
— Ненавижу журналистов, — сказала Элен.
— Я тоже. — Марсело смерил ее озабоченным взглядом. — Может, объедем квартал кругом и попробуем зайти с черного хода?
— Нет, пошли. — Элен плотнее запахнулась в куртку.