Виа Долороза
Шрифт:
Плешаков заколебался.
– Таких сведений у меня нет, Алексей Сергеевич, – признался он.
– Да? – Михайлов, казалось, был несколько расстроен таким ответом. – Ну, хорошо… Тогда давайте посмотрим, что мы имеем… На мой взгляд, сейчас существуют две проблемы… Первая… Мы не знаем планов заговорщиков и у нас нет веских доказательств заговора… Без них, как вы понимаете, любые наши действия рассыпятся, как карточный домик. И вторая… Необходимо срочно вывести вас из-под удара… Понятно, что основная цель заговорщиков – это я! Им нужно влиять на президента, необходимо подчинить меня своей воле… Но добровольно я на это никогда не пойду
Он замолчал, осторожно поглядывая Плешакова, и Плешаков почувствовал, как жесткий воротничок накрахмаленной рубашки неприятно впивается ему в шею – только тут он, наконец, осознал, насколько сильно он увяз в этой непростой, можно даже сказать поганой ситуации, и насколько крепко держит его за горло Михайлов. Чтобы успокоиться, он взял со столика чашечку с остывающим кофе и мелкими глотками допил его. Михайлов заметил, как у Плешакова нервно подрагивает рука. Он усмехнулся – понял, что его слова достигли цели.
– Не знаю каким способом, может это будет не физическое устранение, – добавил он как можно невозмутимей, – но определенные меры в отношении вас они обязаны будут предпринять… Если их, конечно, не упредить, Юрий Алексеевич… Как, вы думаете, что может быть для них достаточно веской причиной, чтобы они могли вам полностью доверять?
Несколько секунд Плешаков хмуро молчал. Михайлов тоже молчал, но при этом он внимательно наблюдал за Плешаковым. Наконец, Плешаков произнес:
– Думаю я должен предоставить какие-нибудь сведения… Например, какой-нибудь компромат на вас…
– Ну… Совсем не обязательно… – раздосадованно протянул Михайлов. – Это вполне может быть и информация, которая ставит под угрозу их план… А что, если, скажем, вы, Юрий Алексеевич, предоставите им информацию о составе будущего кабинета министров? Например, запись моего разговора с Бельциным? Бельцина ведь трудно заподозрить инсценировке… Кстати, он будет участвовать в церемонии в Волгограде и мы вполне могли бы с ним встретиться и обсудить кандидатуры членов будущего правительства, которые бы устроили бы российское руководство… Уверен, что ни Крюкова, ни Тугго, ни Вязова среди них не будет… Как вы на это смотрите?
Плешаков неудобно повел побагровевшей шеей.
– Опасно, конечно… Но можно попробовать, – без особого энтузиазма согласился он.
– Нужно попробовать, Юрий Алексеевич! – поправил его Михайлов. – Нужно!
Когда через пятнадцать минут после этого Плешаков покидал президентский дом, он крепко сжимаял в руке коробочку кассеты с видеозаписью их разговора.
"Вы думаете вы самые умные? – думал он со злорадством. – Нет! Никуда вы теперь не денетесь… Тут моё и алиби, и индульгенция, и гарантии на будущее! Вот вы у меня где…"
И он довольно потряс зажатой в руке кассетой и саркастично усмехнулся.
Через несколько дней делегации начали прибывать в Волгоград. Здесь были и руководители союзных республик, и члены Верховного Совета, и некоторые союзные министры, представители армии и флота. Вереницы черных правительственных лимузинов двигались из аэропорта в направлении города. Проезжая через громадину Волжской ГЭС можно было видеть, как внизу, там, где неистовый, сверкающий поток обрушивался вниз на отсвечивающую солнцем водную гладь и замирал в утомленном бессилии, из воды выпрыгивали почти двухметровые осетры и с шумом бухались обратно в воду.
Сталинград!
Это слово знают во всех уголках мира. Китаец и австралиец, аргентинец и американец, никогда не бывавшие в Советском Союзе, не зная, что этот город давно сменил своё прежнее название, тем не менее хорошо знали это слово. И наверное, в Советском Союзе мало было других таких мест, где бы одновременно так остро чувствовались и величие, и трагизм тех военных лет…
Мамаев курган встречал прибывающих поражающим воображение гигантским колоссом, вздыбившимся в своем немом и гордом порыве.
Телевидение вело прямую трансляцию – начиналась торжественная церемония возложения венков к вечному огню. Михайлов в строгом темно-сером костюме и в тон подобранном ему темно-синем галстуке, стоял во главе правительственной делегации, дожидаясь, пока двое кремлевских курсантов чеканным шагом подойдут к вечному огню и установят там лавровый венок. Когда они неподвижно застыли неподалеку от рвущегося на ветру пламени, Михайлов отделился от делегации, подошел к венку и поправил на нем пурпурно-алую ленту. Распрямившись, он посмотрел на величественный монумент Родины-матери.
"Интересно, – подумал он, – что двигало людьми, погибавшими в той жуткой мясорубке, на той войне? Ведь погибали десятками, сотнями тысяч – узбеки и казахи, русские и евреи… Что заставляло их считать эту землю своей и драться за неё до последнего вздоха вне зависимости, где они родились и какой были национальности? Неужели только коммунистическая пропаганда, да пулеметы заградотрядов позади последней линии окопов?"
Нет! Он знал ответ на этот вопрос! Знал наверняка, потому что сам вырос с мыслью о большой и сильной стране… Да, несовершенной! Да, зная все её пороки и недостатки, он тем не менее привык считать её своей Родиной! И казахские степи, и сибирскую тайгу, и разухабистую Одессу и скалистый Кавказ – всё это с самого детства слилось у него в сознании с одним понятием – Родина. Его Родина! Почему же теперь внуки тех, кто столь обильно поливал эту землю своей кровью, так торопятся разбежаться, отгородиться друг от друга колючей проволокой пограничных столбов? Что такое должно было страшно и бесповоротно перевернуться в их сознании, чтобы они перестали чувствовать братские узы, пронизывающие десятки поколений их предков и уходящие сквозь столетия кровеносными сосудами вглубь единого организма державы? Неужели им снова нужна большая беда, чтобы почувствовать, насколько они нужны друг другу?
Михайлов представил, как сотни тысяч глаз пристально наблюдают сейчас за ним сквозь экраны телевизоров…
"Теперь я за все это в ответе!" – вдруг отчетливо понял он. Теперь только от его решений зависит насколько будет сохранено то, что было оплачено такой дорогой ценой. Михайлов прервал размышления и медленным шагом вернулся к поджидавшей его делегации.
– Алексей Сергеевич! – прорвавшись сквозь плотный строй охранников, судорожно протягивал к нему микрофон, известный журналист Юрий Теплов. – Скажите… На ваш взгляд, насколько, символична сегодняшняя дата? И оглядываясь на прошлое, что вы считаете главным уроком истории?