ВИА «Орден Единорога»
Шрифт:
— Ой. Вы от Люмэля. Простите за неприветливый прием! Проходите. Только осторожно, — взгляд мальчика заметно потеплел. Заметно даже физически, так как от гостей тут же повалил пар: они начали интенсивно высыхать.
В тумане испарений, друзья неловкой гурьбой двинулись внутрь (естественно, кроме достопочтенного Друпикуса, оставшегося снаружи). Пахнуло сыростью, затхлостью, запахом старого дома. Только откуда-то струйкой подтекал теплый аромат благовоний.
— Осторожно, пожалуйста, осторожно, — поминутно предупреждал мальчик. Тем не менее, они налетали и запинались о тысячу вполне нормальных, но не совсем уместных здесь вещей и их сочетаний: например, в мышеловке стояла чашечка недопитого
То справа, то слева открывались комнаты, в которых можно было угадать бывшие детскую, спальню, столовую. Сейчас они были запущены, забыты, запылены. Битька поежилась: когда-то здесь жила веселая дружная семья с ребенком, точнее с несколькими детьми: вон кукла, а вон — игрушечный меч. Куда исчезли эти люди? Не причастен ли несовершеннолетний колдун к этой жуткой тайне.
— Кстати, вы что одни живете в этом доме? — в унисон Битькиным мыслям поинтересовался Санди.
— Да. Мы с Люмэлем одни. Осторожно, тут пол немного обвалился.
Пол обвалился не так уж и немного. Миновав препятствие, Сан— Донато продолжил расспросы:
— А кто здесь жил раньше?
— Раньше? Раньше здесь жили мы, — и Флай тяжело вздохнул. — Проходите, прошу вас. Зинка, на место.
Лохматое фиолетовое существо подпрыгнуло и повисло на гвоздике, вбитом в стену. Флай покачал головой и аккуратно придвинул стоящее чуть поодаль ведро под хвостик моментально заснувшего Зинки.
— Раньше он был умывальником. И я до сих пор не могу приучить его выходить на улицу по нужде. К счастью, из него вытекает просто вода.
«Сделать хотел утюг, слон получился вдруг»— вспомнилось Битьке из старой песенки.
Комната, в которой очутились друзья была, должно быть, самым обжитым местом в доме. По крайней мере, пол здесь был выметен и на нем почти не валялось неуместных предметов. Правда, ни ремонтом, ни особым уютом, по-прежнему, не пахло. Пахло сандалом и еще какими-то травами, в большом количестве свисавшими с потолка.
Флай бочком подобрался к стене и смущенно закинул покрывалом незаправленную кровать. Жестом предложил гостям располагаться.
Битька все никак не могла решить, нравится ли ей этот Флай. Скорее нет. Люмэль был веселым, бодрым и легким, то и дело сверкал белозубой улыбкой. Этот же ходил ссутулившись и шаркал, как старичок. Время от времени он вздыхал: «о-хо-хо», как пенсионер. Брови на его нездорово припухшем прыщеватом лице сложены были скорбно домиком. Приглядевшись, девочка заметила, что, пожалуй, в раннем детстве парнишка выглядел ангелочком: светлые кудри, губки бантиком, голубые глаза и пухлые щечки. Судя по всему, к своим годам он должен был стать этаким Аполлоном, про крайней мере, и сложение и черты лица его при внимательном рассматривании, удивляли классической правильностью. Однако какой-то червь подточил то ли душу, то ли здоровье юноши, высосал из него силу, переломал стержень… К тому же голос юноши был слегка женственен, разговор и жесты манерны. Удивительно, что именно он плевать хотел на указы местного герцога…
Тем временем Сандонато представил себя со товарищи. Колдун ответил церемонными поклонами. Битька заметила, что он не особенно уверен в себе и волнуется. Санди же как всегда пер напролом и продолжал начатое в коридоре анкетирование.
— А вот… Хотел бы я еще узнать. Весь город, точнее, все местные колдуны сегодня отдыхают по приказу герцога…
— Плевать я хотел на герцога, — Флай неожиданно сверкнул 32-зубой голливудской улыбкой, — нет. Вы не подумайте, что я такой смельчак. Просто герцог — мой отец.
ГЛАВА 43
По мере того, как Битька слушала Флая, старающегося как можно более коротко и не эмоционально изложить историю своей жизни, отношение ее к ровеснику менялось.
Жила-была обыкновенная семья. Обыкновенный каменщик, обыкновенная его жена и трое обыкновенных детей: Флай, Люмэль и Зайчонок. Конечно, было у Зайчонка и другое имя — Элиза-Вильгемина, но была трехлетняя Элиза-Вильгемина таким прелестным маленьким созданьем с белокурыми локонами и нежными тонкими ручками, что все звали ее только Зайчонок. Ну или еще Принцесса. Или Цветочек. Или Пушок. Или Крошечка.
А потом все вдруг рухнуло. Кто был виноват? Что случилось? Флаю, старшему из всех было тогда всего десять, так что он так во всем и не разобрался. Просто в один прекрас… далеко, конечно, не прекрасный момент, отец собрал вещи и ушел, не попрощавшись. А когда через год вдруг появился на горизонте, оказалось, что все они: и мама, и Люмэль, и Флай и даже Зайчонок — его кровные враги.
К тому же, оказалось, что он вышел из цеха каменщиков и стал… колдуном. Внешне он тогда на колдуна похож был очень мало, скорее на горького пьяницу и бездомного. Пришел и заявил: «Всех вас сживу со свету». А с виду — бродяга бродягой, Флай даже пол замыл за отцом — с его плаща и сапог натекло много грязных луж. Затер Флай, потому что мама к тому времени совсем забросила дом. Она не пошла никуда работать, перестала стирать, мыть и варить. Все время бродила по дому потерянная, пряталась в укромные уголки, тихо плакала и невпопад смеялась. Казалось она вдруг превратилась в ребенка, в ровесницу Зайчонка. Визит отца неожиданно поверг ее в ужас. Чтобы заглушить постоянный страх, женщина начала пить. Потом она умерла. Поперхнулась соленым орешком прямо посреди улицы. С нею рядом были две соседки, но они растерялись и ничем не смогли помочь.
…И вот Флай стал мамой и папой. Пару раз приходили из приюта, но мальчик сумел отстоять семью и дом, сославшись на помощь якобы существующего дяди из Шансонтильи, который приедет, как только закончит свои торговые дела. Флай варил, стирал, мыл, не спал ночами у кроватки вечно болеющей Элизы-Вильгемины. Он знал, в какой лавке зелень дешевле и как незаметно заштопать дырки на одежде. Даже соседки зачастую спрашивали совета у хозяйственного паренька по тому или иному бытовому поводу. Счастье маленькой семьи заключалось в небольшой, оклеенной ракушками шкатулке на столике около бывшей маминой кровати: из нее продавались сережки, колечки и браслетки, продавались экономно и бережно, сперва со слезами, а потом с равнодушными глазами, высушенными неизбежностью.
Люмэль легко признал во Флае главного, сам того не замечая, сев на шею брата, старшего лишь на два года и свесив ножки, и даже поначалу позволял себе вляпываться в истории, хулиганить, допоздна шляться по улицам и искать на столе готовую еду, а в шкафу свежую рубашку, как делал бы это при родителях. И может, все это в конце концов надоело бы Флаю, и тот махнув на все рукой, сам предпочел полубродячее существование, но оставался же еще и Зайчонок.
Так проходили годы, Люмэль вырос, поступил в денежный цех каменщиков, оставшись за спиной старшего веселым, беззаботным и юным. Отец ясно какими путями и средствами поднялся настолько высоко, насколько низко смог упасть, время от времени подбрасывая своим детям то подозрительные прянички, то откровенные гадости. А Флай, ссутулившись и обрюзгнув под тяжестью огромного дома, из которого постепенно сбежали все уставшие от каверз герцога соседи, заслужив уйму болячек, в конце концов занялся колдовством сам. А ля гер ком а ля гер. С волками жить… короче, защищаться как-то надо, к тому же колдовская наука оказалось такой интересной штукой.