Вице-президент Бэрр
Шрифт:
— Нет, сэр. Но ведь другая стратегия привела к катастрофе. Я надеялся лишь повторить прием короля Фридриха при осаде Дрездена. — Молодой, самоуверенный, я пытался произвести впечатление на командующего не только своими военными способностями, но и обширными познаниями в современном военном искусстве. Как и многие молодые офицеры, я внимательно изучал кампании Фридриха Великого.
Генерал Вашингтон, однако, книг не читал; он знал о Фридрихе не больше, чем я о выращивании табака занятии, в котором он недавно провалился. Несмотря на богатство жены, Вашингтон испытывал некоторые финансовые затруднения в те дни, когда приступал к командованию армией. Фермерское дело ему не давалось; не помогла ни теория о том, что речная глина якобы лучшее удобрение (это не так!), ни изобретение особого плута (на манер Джефферсона!), который оказался таким тяжелым, что двум лошадям было не под силу его тащить даже по влажной земле.
Хотя Вашингтону вечно не хватало денег, он жил на широкую ногу. Некоторое время спустя мы все удивились (но и позабавились), когда его мать заявила, что сын Джордж начисто ее ограбил и, оставшись, мол, без средств к существованию; она вынуждена просить ассамблею Виргинии назначить ей пенсию. Я совершенно убежден в том, что Вашингтон тут не виноват. Он был заботливый сын, а мать доставила ему много хлопот. Когда разнеслась весть о «победе» ее сына у Трентона, — старая карга будто бы сказала: «Ему просто льстят». Ясно, она всегда недолюбливала сына, ну, и он в конце концов возненавидел ее. Странно — не любить собственную мать! Я бы обожал свою мать, если б она не сочла за благо умереть до того, как мы смогли с ней познакомиться.
Генерал Вашингтон позвонил в колокольчик. Вошел штабной полковник.
— Пожалуйста, введите майора Бэрра в круг его обязанностей. Он остановится здесь, пока не подыщет пристанище в городе. — Генерал повернулся ко мне. — Мне потребуется подробный рапорт о том, что произошло под Квебеком.
Прием окончился, генерал подошел к длинному, заваленному бумагами столу и начал что-то читать, видимо первое, что попалось на глаза. Со спины его геройская фигура была несколько обезображена горбом. Мы оба не знали, что, пока мы говорили, Монреаль был снова взят англичанами и, таким образом, наш канадский поход закончился провалом.
Устремленный к ратным подвигам, я по десять часов в день просиживал за письменным столом, переписывая письма Вашингтона конгрессу. Грамматические и орфографические ошибки (следствие плохого образования) не мешали генералу искусно льстить конгрессменам. Все же в политике он кое-чему выучился, недаром пятнадцать лет он был делегатом виргинской ассамблеи. В конечном счете его, наверное, следует признать великолепным политическим деятелем, лишенным способностей к военному делу. История, как водится, представила все как раз наоборот.
Через десять дней, в течение коих я главным образом обследовал тюки с одеялами-недомерками, доставляемыми из Франции, Джон Хэнкок наконец назначил меня адъютантом генерала Израэля Путнема… да, через голову генерала Вашингтона я обратился к президенту конгресса. Я хотел воевать, и у меня не было выбора. Я действительно написал Хэнкоку, что предпочту исчезнуть из армии, чем служить клерком у виргинского землемера.
О моих отношениях с Вашингтоном за те две недели в Ричмонд-хилле ходят легенды. Принято считать, что он был возмущен моим распутством. Думаю, он и правда возмутился бы, если б узнал, как вел себя я и многие офицеры в тех редких случаях, когда нам выпадала возможность побывать в Нью-Йорке. Но он ничего не знал. Верно одно — он был редкостный пуританин.
Вскоре после моего приезда одного солдата по фамилии Хики повесили за измену на радость 20 000 ньюйоркцев. Я не присутствовал при казни, но позабавился, прочитав воззвание Вашингтона к войскам. Если верить нашему командующему, уроженец Англии Хики перешел к англичанам не за деньги, но из-за неизменного пристрастия к развратным женщинам!Проповедь, достойная моего дедушки. Кстати говоря, рядовые платили Вашингтону неприязнью за его презрение. Зато молодые офицеры (по крайней мере за одним исключением) обожали своего командира. Но ведь не рядовые солдаты, а молодые офицеры в конечном счете определяют ход истории.
Никогда еще Нью-Йорк так не веселился — несмотря на то что 29 июня в гавань вошел английский флот. Набережная Бэтери подверглась регулярным бомбардировкам, не причинившим никакого вреда. Девушки визжали от восторга и опешили укрыться в наших объятиях.
3 июля английская армия под командованием генерала Хоу высадилась на Статен-Айленде — этом оплоте тори. Наше положение внушало тревогу, по все верили в Вашингтона. Ему перестали верить только тогда, когда он умудрился потерять и Лонг-Айленд, и Нью-Йорк.
Я уже говорил, что до 1776 года Вашингтону очень не хватало военного опыта. Много лет назад он участвовал в неудачных стычках с французами и их индейскими союзниками на реке Огайо. Слава пришла к нему в результате донесения виргинскому губернатору, где он назвал свист пуль, проносившихся у него над головой, «чарующим». Странное слово. Странный молодой человек.
Я считаю, что, если бы во главе армии поставили Гейтса или Ли, война кончилась бы по крайней мере тремя годами раньше. Оба были блистательными генералами. Оба понимали врага (Ли даже лично знал английских командиров). Оба одерживали настоящие победы над англичанами, что так и не суждено было Вашингтону. Но хотя Вашингтон не мог победить врага на поле боя, он с истинным талантом громил других генералов в конгрессе. В конце концов он достиг вершин, к чему, собственно, и стремился.
Вашингтон проявил совершенно неожиданное penchant [43] к шпионажу. Наша разведка почти всегда оказывалась лучше, чем у англичан. Увы, суждения Вашингтона иной раз шли вразрез с фактами. Например, как его ни убеждали, он отказывался верить, что англичане нападут на остров Нью-Йорк в том самом месте и в то самое время, когда и где это произошло. Но отдадим должное его выдержке. Хотя война из-за его полнейшей некомпетентности растянулась на долгие годы, я подозреваю, что только человек, соединявший решительность с полным отсутствием воображения, мог одержать победу.
43
Пристрастие (франц.).
Боюсь, что я недооценивал свой пост адъютанта Вашингтона. Мне не доставляло удовольствия переписывать письма в конгресс с требованием денег, которых вечно не хватало: американский солдат был таким же наемником, как и любой гессенец [44] . Плати ему наличными — или он не пойдет в бой. Мне также не доставляло удовольствия слушать разговоры других адъютантов, которые безбожно льстили Вашингтону, а он это явно приветствовал. Скорее, я был склонен оспаривать его суждения, как ни предупреждали меня, что независимость ума совсем не то качество, которое он ценит в подчиненных. Мы были счастливы избавиться друг от друга.
44
Несколько тысяч немецких наемников-гессенцев входили в состав английских войск, сражавшихся против армии Вашингтона.