Вице-президент Бэрр
Шрифт:
— Вот уж не сказал бы, прочтя ваши воспоминания.
Бэрр удивлен.
— Разве? Арнольд действовал блестяще!А вот Монтгомери совершил роковую ошибку под Квебеком. Арнольд одобрял мой стратегический план, который, я думаю, был хорош. А план Монтгомери — атаковать нижний город — никуда не годился. Арнольд отлично оценивал военную обстановку…
Нас прерывает Нелсон Чейз: у него послание от мадам. Полковник берет записку и хмурится. Полковник вообще расстроен последние дни. Дела в особняке идут не блестяще. Он обещал мне показать свои заметки о Вашингтоне, но всякий раз, когда я ему об этом напоминаю, говорит, что не помнит, куда их задевал.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Я совсем обленился из-за жары. Август подходит к концу. Полковника Бэрра не бывает в конторе по нескольку дней кряду. Иногда он в особняке. Иногда в Джерси-Сити. Один раз по крайней мере он ездил в Принстонский колледж (его отец был ректором колледжа, когда он еще назывался Колледж штата Нью-Джерси).
Хотя полковник теперь особенно скрытничает, я думаю, что из аренды земель в Техасе ничего не вышло, и если это так, то он потерял все свои (вернее, супругины) денежки.
Нелсон Чейз рассказывает, что «на Холмах черт-те что творится!». Он все пытается выведать у меня что-нибудь о личной жизни полковника — тема неприличная, учитывая, что полковник недавно женился на тетушке Чейза, или кем она там ему доводится. Я отмалчиваюсь. Да я ничего и не знаю,кроме того, что мне пришлось отправить несколько писем Бэрра некой Джейн Макманус в Джерси-Сити. Honni soit qui mal y pense [41] .
Вчера Бэрр провел весь вечер с миссис Томпкинс и пятилетней девочкой, явно его дочерью, хотя вряд ли, думается мне, от пожилой миссис Томпкинс.
41
Пусть будет стыдно тому, кто плохо об этом подумает (франц.).
Бэрр удивительно терпелив с детьми. Разговаривает с ними, как со взрослыми. Учит их. Играет с ними часами. Особенно с маленькими девочками, потому что «женщины добры, Чарли! Ей-богу!».
Сегодня в пять часов вечера я наконец получил записки полковника о Джордже Вашингтоне. «Это продолжение того, что ты уже читал. С кое-какими новыми пометками. Прекрасный портрет, хоть ты, конечно, найдешь его неузнаваемым».
Бэрр сегодня бледный и слабый. В суде утром судья целый час нападал на убийцу Александра Гамильтона. Когда тот наконец выдохся, Бэрр сказал любезнейшим тоном:
«Мне очень жаль, ваша честь, что вам нынче нездоровится».
Ранней весной 1776 года я окончательно уверился в том, что полковник Арнольд сошел с ума. Дни напролет он гонял наше потрепанное воинство взад и вперед под стенами Квебека. Время от времени он развлекал англичан, требуя капитуляции. Я наотрез отказался доставить одно из таких требований.
Когда я собрался уезжать, Арнольд решительно воспротивился. Я сказал, что он может меня удержать только силой. Этого он делать не стал.
В середине июня я прибыл в штаб генерала Вашингтона в доме Мортиера в Ричмонд-хилл, милях в двух к северу от Нью-Йорка.
Я никогда еще не видывал такого красивого дома. Из окон открывался замечательный вид на реку Гудзон. Сады, павильоны, пруды, ручей (я потом его запрудил и превратил в небольшое озерцо). Истинный рай, думал я, подъезжая к парадному подъезду, где толпилось в ожидании приема несколько офицеров.
На балкончике над парадной дверью сидела мадам Вашингтон с вязаньем на коленях. У нее была кроткая, но какая-то застывшая улыбка и спокойные манеры. Лицо заурядное — во всяком случае, его нижняя часть, верхнюю она всегда прятала под широкими шляпками, как правило старомодными. Она была самой богатой вдовой Виргинии, когда на ней женился бедный, но честолюбивый сквайр Вашингтон.
Входя в высокий главный зал, я и не думал — хотя нет, на мгновение вообразил, — что в один прекрасный день стану хозяином Ричмонд-хилла.
Штабной капитан провел меня в боковую гостиную, где офицеры ожидали приема у генерала, который, как всегда по утрам, держал совет у себя в спальне наверху (я потом превратил ее в библиотеку, изгнав оттуда по возможности унылое привидение).
Среди незнакомых мне офицеров в гостиной находился капитан Александр Гамильтон из нью-йоркской артиллерии. В общем-то, мы так и не познакомились до конца июня. «Но я сразу узнал вас, — сказал он мне позже. — Мы все вас узнали. Как же я вам завидовал! — Когда хотел, Гамильтон умел быть необычайно любезным. — Передо мной был герой Квебека, с виду совсем мальчик, а я самый обычный офицер». В юности Гамильтон отличался необыкновенной привлекательностью: золотисто-рыжие волосы, яркие, хоть и водянистые, голубые глаза, небольшое, но сильное тело. И такая уж горькая — или славная! — наша судьба, что самой природой нам было назначено соперничать. Правда, сначала мы друг другу понравились. Мы были как братья (да, Каин и Авель сразу приходят на память, с той только разницей, что каждый из нас был в равной степени и Каином и Авелем). Я раскусил Гамильтона с первой же встречи. Подозреваю, что и он меня раскусил и не мог примириться с мыслью, что из нас двоих только я один располагал возможностью [42] и талантом получить вожделенное президентство. Он возненавидел меня за мой дар и мои преимущества. И все же мне иной раз любопытно, предвидел ли он мой провал, разглядел ли во мне — как я в нем — слабину. Праздные рассуждения. Мы были как братья, да, но так непохожи. Он был завистлив. Я — нет. Неудовлетворенное честолюбие не озлобило меня. Гамильтон же под конец проникся отвращением к тому американскому миру, созиданию которого я способствовал, а меня — вопреки здравому смыслу — воспринимал как живое воплощение уродливой реальности. Странно подумать, ведь не будь мы оба молодыми героями на заре новой нации, мы бы наверняка подружились. Но каждый сознавал, что наверху есть место только для одного. В итоге ни одному не суждено было занять верхнюю ступеньку. Я столкнул Гамильтона с горы, но и сам покатился вниз.
42
По конституции, президентом может быть избран только уроженец США. Александр Гамильтон родился в Вест-Индии.
Когда я вошел, генерал Вашингтон стоял у письменного стола. В ответ на мое приветствие он обратил на меня строжайший взгляд. Он обожал торжественность.
— Майор Бэрр, мы рады принять вас в этом доме, пока вы не подыщете приличное жилье.
— Спасибо, генерал, почту за честь… — Я уж думал, как бы потактичнее попроситься на поле боя, когда Вашингтон начал говорить — официально и не очень уверенно. Любой разговор давался ему нелегко.
— Все о вас прекрасно отзываются, майор Бэрр. За исключением полковника Арнольда.
— Мы лишь в одном разошлись с полковником Арнольдом. Мне казалось бессмысленным слать оскорбительные послания английскому губернатору, не имея возможности нанести ему никакого ущерба.
— Почему мы не взяли Квебек?
— Могу я говорить откровенно?
Он ответил необычайно гладкой, очевидно заученной, фразой:
— Я всегда почитаю за правило излагать факты свободно и непредвзято.
— Мы потерпели поражение, генерал, потому что не последовали моему плану. — Я решил сражаться до конца.
— Вашемуплану, сэр? — Унылые глазки в громадных глазницах смотрели на меня с удивлением.
Я подробно рассказал о своем замысле штурма мыса Даймонд при помощи лестниц. Это не произвело впечатления.
— Без сомнения, возобладали более мудрые головы.
— Одну из этих мудрых голов, сэр, раздробило ядром. Я был рядом с генералом Монтгомери, когда его убили. Другая мудрая голова командует сейчас разбитым, потрепанным отрядом.
— Как вы, однако, уверены, майор, в своих военных талантах.