Вид на битву с высоты
Шрифт:
Должен сказать, что это открытие повергло меня в шок.
Я готов был увидеть негров, китайцев, австралийских аборигенов – кого угодно, но не инопланетных существ, не исключено, что и роботов, с металлическими, золотого цвета головами, в которых были косо прорезаны щели, а рты растянуты в постоянной зловещей улыбке.
По залу прокатился шум, и кто-то выругался.
Камера уткнулась в рожу одного из пришельцев, и она все росла и росла, пугая своей блестящей неподвижностью, а отблеск дергающегося в его лапе меча падал на щеки.
Только
Но то, что стало ясно мне, остальным в зале не было очевидно.
Они были напуганы и постепенно замолкли, благо что майор включил музыку. Это был музыкальный фон для врага, для ублюдка – он был настырен и всепроникающ, как мелодия немецкого марша из Седьмой симфонии Шостаковича. Но основную мелодию вел барабан, и лишь взвизгивала флейта, как будто зайчонок при виде волка.
Камера прошла по лицам шеренги наступающих врагов, и одинаковость масок убедила уже не только меня в том, что эти люди скрывают свои лица, а судя по их рукам, походке, фигурам, облаченным в короткие плащи и широкие штаны вроде лыжного костюма моего дедушки, они относились к племени людей.
По летнему театру пронесся вздох облегчения – пугали-пугали, а оказалось шуткой.
– А чего они? – спросил кто-то.
– Лица их столь отвратительны, – быстро ответил майор-идеолог, – что они их скрывают от нас.
– Нет, – твердо возразил не замеченный мной раньше невысокий, плотный, даже скорее грузный парень с красной, в бурость, рожей алкоголика, которая некогда была вполне умным и, возможно, даже с тонкими чертами лицом. Его курчавые волосы были тронуты ранней сединой и казались серыми. – Когда я страшен, я маску напяливать не буду – вы меня таким бойтесь, как я есть. А маска, она, если присмотреться, не страшная.
– Давайте не будем обсуждать эту проблему сейчас, – рассердился майор. – Для кого красивые, а для кого некрасивые. Факт есть факт – узнавание им неприятно.
– А наши как? – спросил тот же парень. – Наши маски для них красивые или нет?
– Твоя фамилия как? – спросил майор.
– Моя фамилия Зоркий. И зовут меня Ким. То есть Коммунистический интернационал молодежи. А что это значит, спросите у моего папаши.
– Я отметил твое замечание, рядовой Зоркий, – сказал майор, делая пометку в своем черном блокнотике. Неуловимым движением фокусника он вытаскивал этот блокнотик откуда-то из рукава и писал в нем золотой маленькой ручкой – чуть больше спички.
– Но вы не ответили на вопрос, – сказал Ким. Мне он все больше нравился.
– Я отвечу отдельно, в личной беседе, – сказал майор. – А теперь прошу вас внимательнее вглядеться в форму одежды, вооружение и общий вид нашего противника. Его образ должен запечатлеться в сознании навсегда.
Следующее занятие с нами вел человек из штаба. Тот самый усач во френче, который нас встречал. Он представился начальником армейской разведки.
Мне он показался человеком нормальным, с узким усталым лицом, к которому пошло бы пенсне. Нарушали этот образ свисающие по сторонам рта светлые усы.
Мы сидели в нашей столовой, он расстелил на столе большую карту и пытался выяснить, кто из нас имеет опыт работы с картой. С картой здесь сталкивались все, кроме самых тупых. В конце концов, мы ветераны, а не новобранцы. За каждым есть дела покруче тех, что снились нашему идеологу майору.
Я старался понять, насколько карта соответствует действительности. Для обучения порой используют – везде, даже в настоящих штабах – условные карты. И штабные игры можно устраивать на них. На самом деле этой деревни Переплюевки и речки Ремейки на свете не существует, а высоту Кривую можно взять лишь в воображении.
Карта была крупномасштабной, на ней читались даже траншеи и отдельные укрепления, три или четыре деревни, река с притоками, стандартно указывались высота холмов и крутизна речной долины, дороги, большей частью проселочные. Лишь одна дорога проходила прямо через всю карту – это было шоссе, превращавшееся прямо у обреза карты в улицу окраины города. К сожалению, самого города на карте не оказалось. Он был на другом листе.
Как я и предполагал, карту читали почти все. Не считая мужичка, который либо никогда не видел карт, либо умело притворялся. И Цыгана. Но я думаю, что он еще не пришел в себя.
Ким был сдержан, как будто не хотел открываться больше, чем нужно. Благо в основном вопросы были простыми, они касались условных обозначений, масштаба и прочих пустяков.
Затем штабист как бы начал повторять вопросы, но теперь каждый таил в себе маленький подвох. И передо мной сразу встала проблема: показать, что я понял его игру, или остаться в положении рядового необученного. Сначала вопрос был задан незаметному мужичку, который сразу попался в ловушку. Я взглянул на Кима. Зоркий глядел на палец мужичка, бессмысленно бродивший вдоль линии укреплений, и я вдруг понял, что его беспокоит та же проблема, что и меня, – выдавать себя или затаиться.
В то же время я рассуждал: сейчас идут испытания не для того, чтобы от нас избавиться. Те, кто хорошо стрелял из лука, получили луки и стали стрелками, очевидно, попали в элиту этого войска.
Штабист с печальным лицом вряд ли хотел выявить среди нас офицеров и тут же их расстрелять. Может быть, наоборот? И скорее всего наоборот – ему требовались младшие офицеры, у которых в памяти сохранились правила игры.
Дошла очередь до Кима.
Ким выслушал вопрос и с вежливой улыбкой отказался принять шоссе за железную дорогу и осмелился поправить разведчика, который откровенно ошибся на порядок в определении расстояния между позициями.