Вид на небо
Шрифт:
Узнала ли тихий голос —
он смехом покрыт глумливым.
Ты тоже клянешь Оголу,
сестра моя, Оголива?
Огонь разводишь под вечер —
я гнев Его не утолила.
Ну что ж, зови, я отвечу
на голос твой, Оголива.
…Кури на высотах смолы,
пой ночью у вод залива —
ты пьешь из чаши Оголы,
сестра моя, Оголива.
По
пытаюсь воссоздать лицо,
которое сегодня не узнала.
Рука скользит по зеркалу, и мало
надежды на иссеченный резцом
край рамы зеркала.
Сказавший «veni»
наверное, продолжит: «vidi» – фраза
не прежде кончится, чем жизнь -
рука скользит, я отнимаю руку,
пока еще возможно отложить
конец движения, пока упруго
течет стекло под пальцами,
а в нем
мое лицо над отраженным днем
не изменилось навсегда и сразу…
Когда рука коснется рамы,
как если бы коснулась двери,
я постучу и попрошу пустить.
И я скажу, что я пришла с дарами,
и пусть мне воздадут как всем – по вере
чего мне ждать, мне глаз не отвести!
Рука скользит с угла и до угла
я солгала бы, как всегда, как проще -
но жизнь остановилась у стекла
и не стучась, уже вошла наощупь.
Но взгляд сошелся – вечность утекла
легко меня от слова отлучая
скользнули дни, не составляя лет…
Но взгляд сошелся, я не различаю:
жизнь не решилась, или жизни нет.
Ночь – она и всегда-то была неспокойна,
а ночи здесь и вовсе ни на что не похожи,
а то еще туман – хоть отводи рукой, но
не тут-то было. И хоть бы один прохожий.
Ко всему тому – этот город, такой чужой,
что, конечно, он должен быть обманом чувств,
как и любой дом, где огонь зажжен
в окне, в которое я не постучусь.
Пожалуй, только снег признать могу,
галочьи крестики на снегу,
скользкий асфальт, зависть паркетных зал —
да еще собачьи глаза.
Но асфальт подходит к дому, в котором свет зажжен
куда, как я уже сказала, мне хода нет.
Во дворе, где живет собака, снег под окнами желт,
и свет как снег – на что мне такой свет.
И значит, остается только снег,
да кресты – неловкий птичий разбег,
одна звезда, оттуда, издалека,
да еще, не забыть, река.
Но галки по ночам спят, а ночь – вот она, ночь.
Звезда, хоть и не спит, да дороги к ней не найду,
ветер ворошит снег, потерявший душу давно,
во сне, в ночь, как падал, засыпая на лету.
Подведем итог – итак, река.
Помню дворцы по берегам
и шпиль в огне, силуэт в окне
и еще один – на коне.
Как ни странно, река действительно есть
в этом городе, которого или быть не должно,
или мне здесь не быть бы – это уж как ни расчесть,
выбор неважен, лишь бы что-то одно.
А так как и спор долог, да и тема смешная,
то к реке – а здесь это уже не в счет.
Берега обманут, но воду, несомненно, узнаю,
и если ошиблась – течением перенесет.
Заглушила ночь
шорохи,
не ходи гулять далёко от дома —
там и серый волк бродит,
и черный волк рыщет,
и белый волк за ними – сторонкой.
А за полночь
на крыше
соседнего дома,
того, что напротив
то ли снег лежит ворохом,
то ли белый волк притих, смотрит.
Уйти бы мне из города,
уйти бы мне далёко в степи,
дойти бы мне до леса
да только белый волк смотрит,
и серый волк рыщет,
и черный волк тут где-то.
Со свечой до света
досижу – колеса
грохочут
тоскливо, не лежится в постели,
а там все белый волк рыщет,
и черный волк бродит,
и серый волк здесь же,
до утра далёко…
Пейзаж с ангелом
От времени, времен и полувремени
Остался час на долгую прогулку
По узкому сквозному переулку
Между домов, пригнувшихся под бременем
Ушедших лет, состаривших хозяек,
Присыпав пылью их густые косы,
Сменявших зимы, весны, ссоры чаек,
Пожары, пьянки, снежные заносы.
Случайно сохранившийся пустырь,
Еще щедрее наделенный пылью,
Как шубой с плеч соскучившихся лет —
Давно забыл сиянье эполет,
Стрельбу, кокарды, патрули, посты…
А ты принес сюда сиянье крыльев.
Как гонит пыль… Прикрой глаза рукой,
Сними с крыла травинку пустотелую.
Здесь до сих пор горят «за упокой»
Все свечи на ладонях тополей,
И к пальцам льнет зеленый вязкий клей…
Ах, юнкера, надежда наша белая,