Вид с балкона
Шрифт:
На минуту Орест Иванович стряхнул с себя хмель.
— Ты мог бы мне раньше сказать, что у нее дед с революционным прошлым.
— А что это меняет? — добродушно спросил Игорь. — Не вздумай рекламу делать, а то мне первому попадет.
…Да, странная это была, с точки зрения Ореста Ивановича, семья. Тем сильнее был его интерес к ней, желание хоть краем глаза поглядеть, узнать, чем там дышат.
В одну из суббот к Оресту Ивановичу привели самую младшую представительницу странного семейства, шестилетнюю Аллочку: Лена и ее мама хоронили кого-то из знакомых на Востряковском кладбище.
Это была худенькая,
— А где же у вас рояль от этой тумбочки?
Она не раскапризничалась, когда ее оставили вдвоем с незнакомым человеком. Она даже попыталась сама поддержать разговор:
— А вы выписываете какой-нибудь журнал?
— «Огонек» выписываю.
Он положил перед ней несколько номеров. Аллочка раскрыла один и начала внимательно рассматривать.
— Я это знаю, — сказала она, показывая ему репродукцию с «Русалок» Крамского. — Вы любите читать Гоголя?
Орест Иванович был несколько озадачен.
— А ты и читать умеешь?
— Мне читает бабушка. Но я тоже умею. Бабушка говорит, что мне совсем нечего будет делать в первом классе.
Такой вострухой, наверное, была и Лена лет двадцать назад. Зачем же ей было выбирать себе в мужья парня, который чуть ли не до пятого класса по складам читал, только стойку на руках хорошо делал? Оресту Ивановичу подумалось, что Лена со своей дочкой и мамашей-певицей будут, чего доброго, сильно подтрунивать над его Игорем, который хоть и неплохой парень, но в иллюстрациях из «Огонька» не очень-то разбирается, тем более, наверное, в тех переводных романах, которые Лена так настойчиво таскает ему из библиотеки.
— Чем мне тебя угостить? — спросил Орест Иванович у Аллочки. — Вот бери конфеты.
— А вы разве не пьете чай?
— Можно и чай.
Стаканы были очень горячие, и Аллочка попросила, чтобы он налил ей в блюдечко. Орест Иванович сделал это охотно: девочка начинала ему нравиться, между ними рождалось что-то вроде взаимного доверия.
Но после чая наступила некоторая заминка: Аллочка заметно заскучала.
— Что-то долго твоя мама… — сказал Орест Иванович.
— Да, — согласилась Аллочка. — Но что же поделаешь, если сейчас всех хоронят так далеко?
На это он уж совсем не знал, что ей сказать.
— Ты, наверное, свою маму очень любишь?
— Конечно. Я люблю всех своих близких. — Аллочка стала загибать пальцы: — Маму — раз, бабушку — два, Игоря — три… А вы, вы тоже наш близкий?
— Да не знаю… Наверное, близкий.
— Тогда и вас.
Лена появилась в половине восьмого. Грустно и торопливо стала передавать печальные подробности похорон на Востряковском кладбище. Напрасно Аллочка пыталась отвлечь ее и заставить обратить внимание на себя.
— Она вам не надоела? — спохватилась наконец Лена. — Ужасная тараторка!.. Это ведь гоже не норма. Я все собираюсь ее показать…
«О Господи Ты мой Боже!..» — взмолился про себя Орест Иванович.
Ему стало жалко Аллочку, которую, наверное, затаскали по врачам. Когда ее уводили домой, она по собственной инициативе поднялась на цыпочки, чтобы обнять Ореста Ивановича. Он был очень тронут и выразил надежду, что теперь Аллочка будет
Как-то в будний день, рассчитывая не застать дома Лену, он отправился в Померанцев переулок, предварительно купив для «сватьи» цветы, а для Аллочки — красивую, но несложную настольную игру.
Орест Иванович прошел тесным, старым московским двором, поднялся по выщербленной лестнице на очень высокий четвертый этаж и вступил в длинный и неуютный коридор.
Судя по вечным хлопотам Лены вокруг здоровья матери, Орест Иванович рассчитывал на худшее — увидеть маленькую старушку, прищемленную радикулитом, или отложением солей, или вообще какими-нибудь еще более страшными недугами. Но увидел пожилую, довольно высокую даму с усталыми, но прекрасными глазами. В отличие от своей двадцативосьмилетней дочери она косметикой не пренебрегала: седые волосы ее были подкрашены и даже, как показалось Оресту Ивановичу, слегка подрумянены были щеки. Она не ожидала появления постороннего человека, была в халате, поэтому страшно смутилась, даже испугалась.
— Бабушка, не бойся, это он!.. — поспешила объяснить Аллочка и кинулась к Оресту Ивановичу.
— Вы меня извините, — сказал он, тоже смутившись, — мы с вашей внучкой договорились…
— Да, да, пожалуйста!..
Подарку Аллочка очень обрадовалась, хотя в настольной игре, которую принес ей Орест Иванович, всего и дела было, что подбрасывать косточку и передвигать фишки. Она столкнула в сторону нотные тетрадки, тут же уселась и начала играть сама с собой, казалось бы, с истинной увлеченностью. А ее бабушка, попросив у гостя извинения, куда-то скрылась: вероятно, чтобы переодеться. Так что Орест Иванович получил возможность как следует оглядеться.
Он увидел, что жили в этой комнате, с лепными венками На потолке и с большим венецианским окном, очень тесно, но не без признаков уюта. Орест Иванович привык к голым стенам, пустым подоконникам, стенным шкафам и казенного вида дивану. Поэтому был несколько ошарашен обилием предметов, нужных и ненужных: бархатных, истертых подушек, склеенных вазочек и бюстов. Всего этого плюс книги, ноты, тетради хватило бы, пожалуй, не на одну комнату, а на две, три. Видимо, здесь легко было загонять гвозди в стену, раз столько навешано было разных картин и фотографий в металлических и деревянных фигурных рамках.
Внимание Ореста Ивановича задержалось на небольшой, не то картине, не то портрете: здесь изображена была молодая, высокая женщина в свободном голубом платье, гуляющая по осеннему саду. У женщины этой было матовое, мечтательное лицо, и желтые листья падали ей на плечи.
— Это не твоя ли бабушка? — осторожно спросил Орест Иванович у Аллочки.
— Что вы!.. Это просто картина «Айн штиллер винкель». То есть «Тихий уголок».
Орест Иванович стушевался и решил больше подобных вопросов не задавать.