Вида своего спаситель
Шрифт:
— Теперь понимаешь, босс, почему «Блеф» используется практически всеми членами Великого дома Джахатов? — ничуть не удивившись тому, что я владею модом, оскалился Оран’Джахат.
Этот мод, ранее довольно популярный на Арене, но теперь используемый редко, достался мне как награда Разума за то, что оставил его в живых.
— Понимаю, что, если бы не пощадил тебя тогда в бою с Головой, сейчас вместо меня с тобой бы разговаривал немертин, — ответил я. — Как это случилось уже с некоторыми членами Верховного совета. Но с кем?
— Меня больше всего волнует, что Земля в опасности! — не выдержала
— В этом вся суть хомо, — выдав алое облачко пара, недовольно прорычал Кема. — Все разумные галактики в опасности, а хомо Лекса думает только о своей расе.
— Запрошу-ка помощь Разума, — сказал я.
В этот момент «Рапира» приземлилась, спугнув бродячую собаку — помесь пуделя с крокодилом. Не иначе, неудачный генетический эксперимент. Глядя в окно и наблюдая за тем, как она беззвучно разевает пасть, облаивая дерзкий катер, я обратился к Разуму. В конце концов, кто, если не он, создание Предтеч, сможет помочь?
Ответа пришлось ждать долго. Разум словно не хотел отвечать, как я, когда Микки спрашивала меня, почему у меня нет настроения, лишь отмахивался, не желая объяснять ребенку взрослые проблемы.
«Я знаю, что они вернулись, — наконец услышал я в своей голове. — Сожалею».
«Сожалеешь? — удивился я. — И только?»
«Немертины — только ваше испытание. Вы столкнулись с ними раньше, чем предполагалось, и у вас нет шансов».
«Но почему? Ты же в силах понять, кто заражен, а кто нет? Уже это поможет изолировать немертинов! Это спасет галактику!»
«Это могло бы спасти Коалицию Сидуса, — согласился Разум. — Но я не могу помочь».
«Не можешь или не хочешь?» — зло спросил я.
«Не могу».
Чертов Разум не может помочь, потому что не хочет? Или действительно это вне его возможностей? Но хотя бы придать моим словам вес он в состоянии?
«Тогда хотя бы помоги мне подтвердить перед Советом то, что я знаю!»
«Не могу. Цель моего существования не в этом».
Чужое присутствие в голове исчезло. Разум подтвердил, что он нам не нянька, что развиваться и выживать мы должны сами, а если не справимся… Что ж, Сидус вечен, через тысячи или миллиарды лет придут другие, которые справятся.
— Картер? — Лекса тронула мою руку.
— Разум не поможет.
Синхронное шипение Кемы и Оран’Джахата загрязнило салон, и система кондиционирования включила вытяжку.
— Я узнал многое из памяти немертина, но намного больше прошло мимо моего внимания. Это все равно, как если бы мне показали миллион фильмов на ускоренной в миллион раз перемотке, а я запомнил бы только то, на что обратил внимание и замедлил. Но главное я выяснил: Предтечи на пике своего могущества не справились с немертинами. Они дали шанс нам, ускорив наше развитие и позволив галактам сотрудничать, но решать проблему придется самим.
— Это же раса’ири’дан’ири’хати! —
— Что? — не поняли мы с Лексой.
— Нерациональное чувство ревности и зависти по отношению к следующим поколениям, имеющим больше возможностей и ресурсов, очень древнее слово, почти забытое сейчас, — перевел с рапторианского Оран’Джахат. — Развитие технологий и общества на Сарисуру приводило к тому, что каждое новое поколение жило лучше, чем предыдущее, что вызывало раса’ири’дан’ири’хати. Вплоть до открытия Сидуса старики часто подсознательно желали молодежи худшей жизни, завидуя тому, что не имели в их годы того же.
— Думаю, Предтечи, закладывая в Разум определенные установки по взаимодействию с будущими галактами, думали, что раз уж немертины погубили их цивилизацию, то потомки должны доказать, что достойны и сами справиться, — сказал Кема.
— Ну и черт с ними! — оскорбилась Лекса. — Идемте к Хангу, он уже волнуется.
Магазин виниловых пластинок с ничего не говорящим названием «Кхаринза» словно вернул меня на Арт-улицу моего родного города. Шум и великолепие Второго куба отрезало, стоило войти в полутемный торговый зал. Здесь пахло бумажными книгами, пылью и деревом, из которого был сделан не только скрипучий пол магазина, но и полки, где выстроились длинные ряды древних носителей музыкальных записей. Звучала негромкая музыка — одинокий бард под гитару надрывно пел о пробуждении Спящих и о любви к той, что любит другого.
— О, это же Инфект! — с видом знатока заявила Лекса.
— Это Инфект, — авторитетно подтвердил Ханг.
Воин приблизился, посмотрел на меня озабоченно:
— У тебя проблемы.
— У меня проблемы, — подтвердил я, потом до меня дошло: он знает что-то еще. — Какие?
— Следуй за мной. — Скептически оглядев моих спутников, он сказал: — Рапторианцы могут выпить за баром, там подают минуман’пеньегар. Дрянь редкостная, прожигает любую посуду, кроме той, что с Сарисуру.
Мои рапторианцы и не подумали пошевелиться, посмотрели на меня и только после моего кивка отправились к маленькой барной стойке в дальнем конце зала. Там же стоял журнальный столик с проигрывателем и наушниками.
Мы с Лексой пошли вслед за Хангом в дверь между шкафами. Бросив напоследок взгляд на рапторианцев, я увидел, как Кема обнюхивает наушники и пробует их на вкус.
Женевьева ждала нас внутри маленькой каморки с черной стеной, которая оказалась огромным экраном. Кроме этой стены, в комнате не было ничего примечательного: маленький столик на двоих, пустая ваза на нем, диван и фотография на стене, с которой улыбались пятеро. В одном из них было легко узнать молодого Ханга — огромного широкоплечего парня в футбольной форме. Рядом с ним стояли еще трое: низкорослый араб, высокий и мощный латиноамериканец с пронзительным и серьезным взглядом и среднего роста подросток с европейской внешностью и яркими зелеными глазами, неуловимо похожий на Лексу, который смотрел не в камеру, а на синеглазую блондинку — симпатичную и с широкой улыбкой от уха до уха. На снимке стояли их подписи, похожие на те, что я видел в раздевалке «Слейпнира».