Видок. Неживая легенда

Шаргородский Григорий Константинович

Полгода назад, познакомившись со мной, без сомнения прозорливый казак по прозвищу Казанок заподозрил неладное. Чтобы прояснить ситуацию со странным видоком, он решил посетить своего учителя, являвшегося авторитетным специалистом в работе с ритуалами, прорицаниями и артефактами познания сути.

Эта часть рассказа Мыколы откровенно напрягла меня, но затем я расслабился.

Оракул в ответ на вопросы о том, что же такое есть этот топинский видок Силаев, ответил жестко и однозначно: мол, это не его, Казанка, ума дело. Важнее другое – жизни видока и характерника оказались связаны таинственным образом. Есть большая вероятность, что мы оба

умрем, если казак не подарит видоку свое самое ценное сокровище.

Дальше наш гость выдал название этого самого сокровища, которое меня откровенно удивило. Он сказал: «насиння життя [1] ». При чем здесь семена жизни, при моей не самой мирной профессии понять было трудно до момента, пока казак не положил на стол маленькую шкатулку. В ней лежало нечто похожее на шарик от подшипника, покрытое странными рунами. От пояснения, что это пуля для пистоля, легче не стало. Во-первых, странно видеть пулю не из свинца. Даже не знаю, как такой можно выстрелить, не повредив ствол. Во-вторых, казак понятия не имел, как эта штука работает, потому что его учитель тоже пребывал в недоумении. Казанок купил эту пулю у старой цыганки, которая убеждала его в том, что это просто жизненно необходимое приобретение именно персонально для него.

1

Семя жизни (укр.).

Как ни странно, казацкий оракул подтвердил слова старухи и точно так же, как и она, отказался поведать подробности. Так что Казанок уже не казался себе таким уж лохом, даже учитывая, что отдал за пулю две сотни рублей золотом.

Я решил не особо заглядывать дареному коню в зубы и не огорчать характерника отказом. Его юный падаван надменно отверг денежную компенсацию и убыл восвояси, оставив нас всех в состоянии легкого недоумения.

Сначала я пытался найти хоть какую-то информацию о непонятном артефакте, а затем просто плюнул на эту затею. Лишь на всякий случай попросил Корнея Васильевича придумать нечто, из чего можно выстрелить этой штукой. И он придумал – через пару дней принес мне почти полную копию моего карманного двуствольного пистолета, только с одним стволом монструозного калибра. А саму пулю снарядил в похожую на охотничью гильзу. По словам оружейника, от подобной начинки ствол быстро испортится, но сменить его не так уж сложно.

Мелькнула, конечно, мысль, что вызов в столицу может быть как-то связан с предсказанием старого характерника, но мне она показалась бредовой. И все же, повертев в руках футляр с пистолетом и единственным подходящим к нему патроном, я бросил все это в сумку, как и пояс, на котором имелись уже два кармашка под карликовые пистолеты.

Ажиотаж сборов продлился недолго, и через час все было готово, но это не принесло спокойствия в наш дом. Чиж решил изобразить из себя шрековского кота и начал проситься в столицу. Конечно, где-то на задворках сознания мелькнула мысль взять парня с собой – сам бы в его возрасте начал канючить, но настойчивость пацана немного перешла разумные границы, что и привело к отказу. К тому же я туда точно не на именины еду.

– Давай договоримся так, – остановил я очередную просьбу парня, – если поеду в столицу развлекаться, а не по вызову начальства, обязательно возьму тебя с собой. И даже Корнея Васильевича прихватим.

– Больно нужно, – проворчал сидевший с нами за обеденным столом оружейник и явно покривил душой.

– А пока прекрати канючить и веди себя как мужчина, – решительно закончил я неприятный разговор.

К чести Чижа, он тут свернул свои попытки надавить на мою жалость.

Увы, с тяжелыми разговорами в этот день покончено не было. Правда, разговаривать пришлось не с Чижом и не у нас дома.

Скорее всего, судье о моем отъезде настучал именно полицмейстер, но винить нашего Аполлона не за что. Мы уже практически сели ужинать – и тут опять зазвонил телефон. Сразу почему-то вспомнились стихи Чуковского. Там с телефоном тоже было не все в порядке.

Звонил секретарь судьи и передал просьбу прибыть на семейный ужин в особняк Бабичей. Ехать туда мне совершенно не хотелось, но придется. Решив, что там меня покормят, я уехал практически с пустым желудком. И очень даже напрасно, потому что никакого семейного ужина не было и в помине. Встретивший меня лакей провел в кабинет хозяина, где тот потихоньку наливался коньяком. Похоже, сей напиток и станет моим ужином.

Разговор не заладился с самого начала.

– Игнат Дормидонтович, – дождавшись, пока я усядусь, произнес Бабич, – надеюсь, вы понимаете, что все происшедшее должно остаться в строжайшей тайне?

Если честно, я разозлился, причем старик во мне даже не стал сдерживать юношеские порывы.

– Вы серьезно?

Не знаю, о чем подумал судья, но тяжело вздохнул и растер ладонями лицо.

– Простите, Игнат Дормидонтович, я начал не с того. Нужно было сразу сказать, что отныне большего друга в этом городе у вас нет и не будет. Можете полностью рассчитывать на мою поддержку, даже если мне придется для этого преступить закон.

Речь судьи стала твердой и даже жесткой, что подтверждало его искренность, но подобные жертвы от вернейшего слуги этого самого закона мне не нужны. Впрочем, в жизни всякое может случиться.

– Я благодарен за ваше расположение, но, поверьте, всегда буду помнить о вашей чести и призвании служить закону и империи.

Может, получилось слишком пафосно, но мне показалось, что именно это сейчас и нужно услышать надломленному бедой человеку. Кажется, угадал, потому что после моих слов судья расслабился и предложил мне выпить.

После пары рюмок коньяка он даже начал жаловаться:

– Не знаю, что мне делать. Хуже всего то, что даже посоветоваться и поговорить не с кем. Вон с Яном Нигульсовичем разговор закончился ссорой.

Не понял, а доктор здесь каким боком? И чем интеллигентнейший эстонец мог разозлить судью?

Похоже, мое удивление слишком явно отразилось на лице, и Бабич тут же разъяснил ситуацию:

– Нет, наш доктор – человек во всех смыслах достойный и очень помог Лизоньке. Даже намекнул на то, что есть способ скрыть физические последствия несчастья… ну, в женском плане.

Да, я слышал от Оли, что телесную девственность в этом мире могут восстановить, но оттого, что судья обсуждает подобное в моем присутствии, становилось как-то не по себе.

– Но он предложил показать мою девочку алиенисту! – продолжил свои откровения судья. – Чтобы моя доченька сказалась душевнобольной?! Не бывать этому никогда!

Да уж, судье точно нужно выговориться, а еще лучше – показаться вместе с Лизой тому самому алиенисту. Благодаря одному сериалу и разговорам с профессором Нартовым я знал, что речь идет о пионерах психиатрии.