Вихрь любви
Шрифт:
— Я никогда не видела такого количества магазинов… да еще таких больших. Столько леди-покупательниц… — Она заметила, как проезжающие экипажи обрызгивают прохожих грязью. — Как все-таки грязно! В сельской местности на это не обращают внимания, мы же не носим такие великолепные наряды, но здесь… Как люди сохраняют чистой свою одежду?
— Я видел, как мамина горничная чистила щеткой подол ее юбки. Ей, кажется, многое приходится чистить подобным образом. У большинства мужчин для этого имеются слуги. Смотрите! Вот Букингемский
Они проезжали по Трафальгарской площади, и Джулиан показал на аллею парка Сент-Джеймс. Нона была потрясена, впервые увидев колонну Нельсона и бронзовых львов у ее основания.
— Конечно, я видела все это на картинках, но быть здесь самой… — Глаза у нее загорелись от возбуждения.
— Вы не разочарованы? Часто все выглядит куда менее великолепно, чем на картинках!
— О… нет… нет! — Она смотрела по сторонам, узнавая кое-какие здания и задавая многочисленные вопросы.
— Почему омнибусы разных цветов… голубые, желтые?
— Потому что они едут в разные части Лондона. По цвету вы можете определить тот омнибус, на который должны сесть.
На нее произвела неизгладимое впечатление широкая медленная Темза, по которой плыли баржи. Джулиан показал на купол собора Святого Павла. Она бросила последний взгляд на реку:
— Какая-то неуютная река! Мне больше нравятся стремительные горные речки.
В конце концов они повернули к югу от Темзы, на улицу с респектабельными домами, окна которых украшали эркеры. Карета бесшумно покатила по мостовой, застеленной соломой.
— Зачем это? — удивленно спросила Нона, указав на солому.
— Так делают, чтобы заглушить звуки, если в доме кто-то очень болен.
Дверь дома номер 40 им открыла маленькая горничная в большом фартуке и белом чепце, более скромном, нежели у Роберты.
Они оказались в узком коридоре с запахом воска. Навстречу им по лестнице спустилась высокая женщина с некрасивым, бледным лицом. Несмотря на ее суровость, улыбка у нее была доброй. Она впустила их в небольшую гостиную, примыкавшую к прихожей. Комната была чистой, но весьма унылой.
— Я сестра Мейсон, — представилась женщина. Вы будете мистер Херриард, а это… мисс Талларн? — Некоторое время она с любопытством смотрела на Нону. — Вы можете пройти наверх, мисс.
— Но нельзя ли мистеру Херриарду подняться вместе со мной? Он студент-медик. Он…
Нона вдруг испугалась. Что предстоит ей увидеть и сможет ли она сдержать свои эмоции, как предупреждал мистер Херриард?
Сестра Мейсон покачала головой:
— Она хочет видеть только вас.
Бросив на Джулиана умоляющий взгляд, Нона последовала за сестрой Мейсон. С первого взгляда спальня на втором этаже показалась Ноне унылой. Здесь все было белым и стоял сильный запах карболки. Сестра Мейсон подошла к постели, загородив женщину, лежащую на ней.
— Она пришла, — тихо произнесла сестра. Ловко поправив подушки и разгладив стеганое одеяло, сестра Мейсон ушла, и Нона осталась в комнате наедине с больной.
Она увидела неестественно худое и пожелтевшее от болезни лицо, густые черные волосы, заплетенные в две толстые косы, огромные блестящие глаза… золотые серьги. Джулиан привел ее к цыганке! Нону охватил страх.
Женщина протянула руку. Нона, ошеломленная, посмотрела на нее. Это кольцо… Господи!
— Нона…
Нона медленно подошла, не отрывая глаз от золотого кольца со сверкающим красным рубином.
— Откуда оно у вас? — спросила девушка, кивнув на кольцо.
— Но, Нона…
На долю секунды Нона увидела себя ребенком, в одиночестве играющим в поле… И крик из дома… «Нона… Нона…» Он доносился эхом сквозь годы.
Нона покачала головой. Это, наверное, сон. Ее мама не была цыганкой. Ее мама умерла.
— Нона, дорогая.
Никто не произносил «дорогая» подобным образом, кроме… кроме… Это было жестоко. Почему никто не сказал ей правду?
— Мне говорили, вы… ты… мама, умерла…
Нона подошла ближе к постели, увидела на лице женщины нежную улыбку и опустилась на колени, пытаясь сдержать слезы:
— Мамочка! Мамочка!
Нона прижала руки матери к своим губам, провела пальцем, как в детстве, по золотому кольцу, прижалась щекой к лицу на подушке. Надо быть спокойной — нельзя плакать, шуметь… Она вспомнила наказ мистера Херриарда.
— Я… я должна тебе сказать…
— Не надо ничего говорить, мамочка, пока ты… пока ты не окрепнешь.
— Я никогда… не… окрепну. — Несмотря на слабость, голос матери звучал решительно. — И я должна… сказать тебе… что… я убежала. Я не могу… рассчитывать, что ты простишь меня. — На мгновение она закрыла глаза и утомленно откинула голову на подушки.
Нону охватил ужас. Как могла мать бросить ее, своего ребенка, и не попытаться с ней увидеться? Это казалось сверхъестественным… жестоким. Затем жалость заслонила все сомнения. Когда-нибудь, возможно, ей расскажут эту историю. Сейчас же Нона испытывала только сострадание. Она нежно поцеловала мать в лоб. Миссис Талларн открыла глаза, и лицо ее просияло. Ноне понадобились невероятные усилия, чтобы сдержать слезы.
Она погладила палец с кольцом.
— Помнишь, как ты заставляла рубин сверкать для меня при свете камина?
Мать кивнула, с нежностью глядя на Нону и держа ее за руку. Но Нона поняла, что мать устала и больше не в силах говорить. Она снова поцеловала ее и поднялась:
— Мне пора идти. Ты… вернешься? — прошептала больная.
— Конечно, вернусь.
Внизу Джулиан беседовал с сестрой Мейсон.
От эмоций, которые Нона пыталась сдерживать, и от испытанного потрясения ей казалось, будто все это не наяву. На мгновение комната закружилась, Нона пошатнулась и упала бы, не подскочи к ней Джулиан. Он усадил ее на диван.