Вик
Шрифт:
Каждое воскресенье я наблюдала, как Аника шарахается от своей тети.
Каждое воскресенье я все больше осознавала, что с бывшей женой «Братвы» что-то ужасно не так. Она казалась встревоженной. Расстроенной. Чем пристальнее я наблюдала за женщиной, тем больше она проявляла ко мне свое пренебрежение. И никто другой, казалось, этого не замечал.
Это сводило меня с ума.
Было удивительно, что Аника все еще была в здравом уме, если Ксения заставляла ее чувствовать то же самое. Вот почему я предложила Вику подарить Анике свою старую спальню. Хотя подвал все еще оставался частью дома, он был достаточно отделен,
— Что это? — спросила она, глядя на них сверху вниз.
— Немного независимости, — сказал он, и, когда она многозначительно взглянула на него, подмигнул.
Улыбка сначала была маленькой, но стала шире, и когда она прижала ключи к груди, обняв их, как спасательный круг, мое сердце переполнилось. Это было изменение, в котором она нуждалась. Перемена в ней произошла мгновенно. Она стала намного счастливее с тех пор, как переехала в подвал.
Это было улучшение, но я не была уверена, что этого достаточно.
Моя единственная надежда для Аники заключалась в том, что она найдет своего человека, с которым останется навсегда, что ее будут любить так трогательно, что у нее защимит сердце, от человека, который отнесется к ней нежно, с заботой о ее хрупком уме и чувствительной душе.
И на мгновение — всего на одно мгновение — мне показалось, что она найдет это в Саше.
Но Аника была хрупкой, и с ней нужно было обращаться соответственно.
В глубине души я отчаянно надеялась, что мой брат сможет дать ей это.
Аника
Мои ноги на каблуках мягко шлепали по коридору, приближая меня к месту назначения.
Это была плохая идея.
Худшая.
И все же я продолжала идти, все ближе и ближе к запретному желанию моего сердца.
Чем ближе я подходила, тем толще становился комок в моем горле, и к тому времени, когда я добралась туда, куда направлялась, мне казалось, что я проглотила изрядное количество песка.
Мои глаза сфокусировались на закрытой двери, и я постояла там мгновение, подняв руку, а потом задумалась. Облизнув губы и попытавшись снова, я крепко зажмурилась, приложила костяшки пальцев к прохладному дереву и постучала.
Почему он закрыл дверь, я не знала.
Было около 4 часов утра, и в поле зрения не было ни души.
Сегодня была моя первая смена в качестве менеджера бара. Нас задержалась на какое-то время, и когда она убедилась, что у меня все под контролем, она обошла бар со своей фирменной широкой улыбкой, обняла меня и прижала к себе на целую минуту, пока она тихо меня подначивала.
— Ты знаешь, что нужно сделать. Ты видела, как я делаю это тысячу раз раньше. У тебя есть это. На этом посту я никому не доверяю больше, чем тебе. — Она отстранилась и положила свою теплую руку на мою щеку. — Ты убьешь его, дорогая.
Ее уверенность была непоколебима и разве вы не знали об этом? Эта уверенность текла
Я убила его.
«Сердцеедки» закрылись в 3 часа утра, и мы с Берди стали считать кассу. Я положила деньги в закрывающуюся банковскую сумку, и когда Берди спросила меня, ухожу ли я, я сказал ей, что хочу провести небольшую инвентаризацию перед отъездом. Пока красотка с кожей мокко прощалась, я держала в одной руке блокнот, а в другой ручку, слегка помахав ей на прощание.
В тот момент, когда она ушла, я положила блокнот на стойку и обдумала, в чем именно заключался план.
По правде говоря, у меня его не было. Я знала, чего хочу, но вопрос о том, как этого добиться, был открытым.
Время шло медленно, и я наблюдала, как один за другим уходили сотрудники, пока не убедилась, что в здании остались только два человека. Мое дыхание стало прерывистым, а желудок скрутило, но я все равно нашла его.
Я легонько постучала костяшками пальцев в дверь и, не дожидаясь ответа, вошла. И в тот момент, когда я увидела его, выглядевшего таким же усталым, каким он был, мое сердце замерло.
Его рубашка была расстегнута на одну пуговицу больше, чем нужно, а рукава закатаны до предплечий, обнажая подтянутую, с легкими прожилками плоть, от которой мой живот дрожал. Эти глаза цвета виски, которые, казалось, видели все, остановились на мне.
Я подняла банковскую сумку и выдавила легкую улыбку.
— Куда положить?
Его мелкие резкие движения, когда он сел прямо, сказали мне, что он раздражен.
— На стол — хорошо.
Мой кивок был легким.
Может быть, сегодня была не та ночь.
Я подошла к его столу и поставила сумку на угол, но остановилась. Когда он это заметил, его густая бровь приподнялась.
— На этом все?
Господи. Он не испытывал по этому поводу никаких угрызений совести. После той ужасной пощечины на дне рождения Лиди, он каждый божий день давал мне понять, что злится на меня. И я это заслужила. Я никогда не должна была поднимать на него руки в гневе.
Сожаление было худшим из чувств, и прямо сейчас я чувствовала его так сильно, что оно пронзило мою душу, словно осколок разбитого стекла врезался в область прямо над моим сердцем.
Сегодня ночью.
Это должно было произойти сегодня ночью.
Сейчас или никогда.
Я коротко вздохнула и медленно обошла стол. Он внимательно наблюдал за мной, когда стала перед ним и опустила свою попку на край стола, сев достаточно близко к его стулу, чтобы почувствовать его пряный мужской аромат.
Я задавалась вопросом, мог ли он чувствовать мою потребность.
Раздражение, которое он носил, не должно было на меня так воздействовать. Я почувствовала, как набухли мои соски и запульсировала сердцевина, всего один раз, и очень, очень медленно я развела колени, раздвигая ноги. Совершенно не стыдясь, его темный взгляд метнулся к крошечным черным кружевным трусикам, которые прикрывали мое нуждающееся в сексе лоно. Мини-юбка, которую я носила, задралась до моих бедер, и когда я положила руку на свое бедро, неторопливо поднося ее к тому месту, до которого мне больше всего хотелось, чтобы он дотронулся, Саша судорожно вздохнул, наблюдая, как мой средний палец скользит вверх и вниз по моей прикрытой кружевом щели.