Виконт де Бражелон или Десять лет спустя (3 тома) Ил. Ж.Боже
Шрифт:
Чем долее не возвращалась дарственная, тем чаще Мазарини думал, что ради сорока миллионов стоило кое-чем рискнуть, особенно такою сомнительною вещью, как душа. В качестве Кардинала и первого министра Мазарини был почти что атеистом и, уж во всяком случае, материалистом.
Он оглядывался на дверь при каждом скрипе, воображая, что к нему возвращается его несчастная дарственная; но, обманувшись в надежде, опять со вздохом откидывался на постели и чувствовал боль еще сильнее, после того как на минуту забывал о ней.
Анна Австрийская
Людовик, не желая показывать, что происходило в его душе, совершенно не выходил из своей комнаты, где с ним сидела одна его кормилица. Чем более приближался час его независимости, тем более скромным и терпеливым он становился, тем более уходил в себя, как все сильные люди, имеющие определенную цель и собирающиеся с силами для решительной минуты.
Кардинал тайно соборовался. Верный своей привычке все скрывать, он боролся с очевидностью и, лежа в постели, принимал гостей, как будто у него было временное недомогание. Гено, с своей стороны, никому ничего не говорил; когда ему надоедали расспросами, он отвечал только:
— Кардинал еще не стар и полон сил. Но судьба неотвратима. Если суждено человеку умереть, то он непременно умрет.
Он ронял слова скупо и осторожно, и особенно тщательно взвешивали их два человека: король и кардинал.
Мазарини, несмотря на предсказания Гено, все еще хранил надежду, или, лучше сказать, так мастерски играл свою роль, что самые тонкие хитрецы, утверждая, что кардинала обманывают надежды, сами казались обманутыми кардиналом.
Людовик, не видевший кардинала уже два дня, неотступно думал о сорока миллионах, которые так терзали Мазарини. Он тоже не знал истинного состояния здоровья первого министра.
Сын Людовика XIII, следуя отцовским традициям, до сих пор был столь мало королем, что, страстно жаждая королевской власти, он жаждал ее с тем страхом, какой всегда сопровождает неизвестность.
Приняв тайно от всех определенное решение, он попросил свидания у Мазарини. Анна Австрийская, не отходившая от больного, первая услышала о желании короля и передала его встревожившемуся кардиналу.
С какой целью Людовик XIV просит у него свидания? Для того чтобы возвратить деньги, как полагал Кольбер? Или чтобы поблагодарить за подарок и оставить их у себя, как думал сам Мазарини? Чувствуя, что неизвестность убьет его, умирающий не колебался ни минуты.
— Буду счастлив видеть его величество! — воскликнул он, делая знак Кольберу, который сидел у постели больного и сразу его понял. — Ваше величество, — продолжал Мазарини, обращаясь к королеве, — не откажите уверить короля в полной искренности моих слов.
Анна Австрийская встала. Ее тоже волновала судьба
Когда она вышла, Мазарини с трудом приподнялся и сказал секретарю:
— Ах, Кольбер, какие ужасные дни!.. Два убийственных дня! И ты видишь: бумага не возвращается.
— Терпение, — отвечал Кольбер.
— Ты с ума сошел! Говорить мне о терпении! О Кольбер, ты смеешься надо мною; я умираю, а ты советуешь мне ждать!
— Монсеньер, — сказал Кольбер с обычным хладнокровием, — не может быть, чтобы вышло не так, как я предсказывал. Король желает видеть вас; это значит, что он лично возвратит вам дарственную.
— Ты думаешь?.. А я уверен, что он хочет поблагодарить меня.
В эту минуту вернулась Анна Австрийская: по дороге к сыну она встретила в передней нового лекаря, предлагавшего свои услуги для спасения кардинала. Анна Австрийская принесла один порошок на пробу.
Но Мазарини ждал не этого; он даже не взглянул на порошок.
— Ах, ваше величество, — сказал он, — не в лекарстве дело! Два дня тому назад я предложил королю небольшой подарок. До сих пор, вероятно из деликатности, его величество не хотел говорить о нем; но настала минута для объяснений, и я умоляю вас, государыня, сказать мне: решился ли король на что-нибудь в этом деле?
Королева хотела ответить. Мазарини остановил ее.
— Говорите правду! Ради всего святого-правду! Не льстите умирающему несбыточной надеждой!
В эту минуту он поймал взгляд Кольбера, говоривший, что он собирается сделать неверный шаг.
— Я знаю, — отвечала Анна Австрийская, взяв кардинала за руку, — вы великодушно предложили королю не небольшой подарок, как вы говорите из скромности, а огромную сумму. Знаю, как вам будет тяжело, если король…
Умирающий Мазарини слушал ее с большим вниманием, чем десять здоровых людей.
— Если король… — пробормотал он.
— Если король, — продолжала Анна Австрийская, — не примет дара, который вы ему предлагаете от души.
Мазарини откинулся на подушку с отчаянием человека, отказавшегося от всякой борьбы. У него хватило сил и присутствия духа бросить на Кольбера один из тех взглядов, которые стоят десяти длинных поэм.
— Не правда ли, — прибавила королева, — вы сочли бы отказ короля за оскорбление?
Мазарини метался в постели, не произнося ни слова. Королева не поняла или притворялась, что не понимает его.
— Поэтому, — сказала она, — я постаралась помочь королю добрым советом. Нашлись люди, завидующие той славе, какою покроет вас этот великодушный поступок. Они старались внушить королю, что ему не следует принимать вашего подарка; но я боролась за вас, и так удачно, что, кажется, вам не придется перенести горечи отказа.
— Ах, — прошептал Мазарини, обращая на нее мутный взгляд, — вот услуга! Я ни на минуту не забуду ее в те немногие часы, которые мне остается прожить!