Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя. Книга 3 (худ. Клименко)
Шрифт:
— Вы утверждаете, монсеньор?
— Об этом многие говорят.
— Повторяю, это немыслимо: никто не бросит щита, оберегающего его честь, состояние, наконец, жизнь.
— Бывают порой сумасшедшие, которые мнят себя в безопасности от ударов судьбы, господин Ванель.
— Да, монсеньор, бывают; но подобные сумасшедшие не совершают своих безумств в пользу бедных Ванелей, прозябающих в этом мире.
— Почему?
— Потому что Ванели бедны.
— Должность господина Фуке и впрямь
— Все, что у меня есть, монсеньор.
— Сколько же?
— От трехсот до четырехсот тысяч ливров.
— А цена этой должности?
— Самое малое — полтора миллиона. Я знаю людей, которые предлагали миллион семьсот тысяч и все же не могли соблазнить господина Фуке. Но если бы даже случилось, что господин Фуке захочет продать свою должность, чему я не верю, несмотря на то, что мне говорили…
— А, так и вам говорили! Кто же?
— Господин де Гурвиль… господин Пелисон… так, мимоходом.
— Ну, так если б господин Фуке захотел продать свою должность?..
— Я все равно не мог бы купить ее, ибо господин суперинтендант продал бы ее лишь за наличные, а кто может сразу выложить на стол полтора миллиона?
Тут Кольбер остановил советника выразительным жестом. Он снова задумался.
Наблюдая работу мысли на лице своего господина и видя его настойчивое желание продолжать разговор о том же предмете, Ванель терпеливо дожидался решения, не смея подсказать его интенданту.
— Объясните мне хорошенько, — сказал наконец Кольбер, — какие привилегии связаны с должностью генерального прокурора.
— Право обвинения всякого французского подданного, если он не принц крови; право аннулирования всякого обвинения, направленного против любого француза, кроме короля и принцев королевского дома. Генеральный прокурор — правая рука короля, карающая виновных; впрочем, та же рука может служить королю и для того, чтобы погасить факел правосудия и законности. Таким образом, господин Фуке в состоянии выказать неповиновение королю, подняв против него парламент; вот почему король, несмотря ни на что, постарается ладить с господином Фуке, ибо его величество, конечно, захочет, чтобы его указы вступали в законную силу без возражений парламента. Генеральный прокурор может быть и очень полезным, и очень опасным орудием.
— Хотите быть генеральным прокурором, Ванель? — внезапно спросил Кольбер, смягчая голос и взгляд.
— Я? — воскликнул Ванель. — Но я уже имел честь докладывать, что у меня для этого не хватает миллиона ста тысяч ливров.
— Вы возьмете их в долг у ваших друзей.
— У меня нет друзей богаче меня.
— Вы — честный человек!
— О, если б все думали так же, как монсеньор!
— Достаточно, что так думаю я. И в случае надобности я готов отвечать за вас.
— Берегитесь, монсеньор! Знаете ли вы поговорку?
— Какую?
— Кто отвечает, тому и платить.
— До этого не дойдет.
Ванель встал, взволнованный предложением, так неожиданно сделанным ему человеком, слова которого воспринимались всерьез даже самыми легкомысленными людьми.
— Не потешайтесь надо мной, монсеньор, — сказал он.
— Давайте поспешим с этим делом, Ванель. Вы говорите, что господин Гурвиль разговаривал с вами о должности господина Фуке?
— Да, и Пелисон также.
— Официально или только официозно?
— Вот их слова: «Члены парламента богаты и честолюбивы, им надлежит сложиться и предложить два или три миллиона господину Фуке, своему покровителю, своему светочу».
— Что же вы сказали на это?
— Я сказал, что в случае нужды внесу свою долю в размере десяти тысяч ливров.
— А, значит, и вы обожаете господина Фуке! — воскликнул Кольбер, бросив на Ванеля взгляд, полный ненависти.
— Нисколько. Но господин Фуке занимает пост нашего генерального прокурора; он влез в долги, он идет ко дну; мы должны спасти честь корпорации.
— Так вот почему, пока Фуке при своей должности, ему нечего опасаться!
— Сверх того, — продолжал Ванель, — господин Гурвиль добавил: «Принять милостыню господину Фуке унизительно, и он от нее, несомненно, откажется; пусть же парламент сложится и, соблюдая благопристойность, купит должность своего генерального прокурора; тогда все обойдется как следует: честь корпорации останется незапятнанной, и вместе с тем будет пощажена гордость господина Фуке».
— Да, это действительно выход.
— Я рассудил совершенно так же, как вы, монсеньор.
— Так вот, господин Ванель: вы сейчас же отправитесь к господину Пелисону или к господину Гурвилю; знаете ли вы еще кого-нибудь из друзей господина Фуке?
— Я хорошо знаком с господином де Лафонтеном.
— С тем… стихотворцем?
— Да, с ним; когда мы были в добрых отношениях с господином Фуке, он сочинял стихи, воспевающие мою жену.
— Обратитесь к нему, чтобы он устроил вам встречу с суперинтендантом.
— Охотно. Но как же с деньгами?
— В указанный день и час деньги будут в вашем распоряжении; на этот счет можете быть спокойны.
— Монсеньор, сколь великая щедрость! Вы затмеваете короля. Вы превосходите господина Фуке!
— Одну минуту… не будем злоупотреблять словами, Ванель. Я вам отнюдь не дарю миллиона четырехсот тысяч ливров; у меня есть дети.
— О сударь, вы мне их ссужаете — и этого более чем достаточно.
— Да, я их ссужаю.