Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя. Том 1
Шрифт:
– Какие обстоятельства?
– Вы ведь знаете, милорд, что я имею в виду.
– Нет же, клянусь вам!
– Ах… Право, это трудно выговорить!..
– Что ж такое?
– Этот проклятый ящик!
Монк заметно покраснел.
– О, я совсем забыл про него!
– Сосновый, – говорил д’Артаньян, – с отверстиями для носа и рта. По правде сказать, милорд, все остальное еще куда ни шло, но ящик!.. Ящик!.. Решительно, это скверная шутка!
Монк смутился. Д’Артаньян продолжал:
– Однако нет ничего удивительного, что я сделал это, я, солдат, искавший счастья. Легкомыслие моего поступка извиняется важностью предприятия, и, кроме того, я осторожен и умею молчать.
– Ах, – вздохнул Монк, – верьте, господин д’Артаньян, я хорошо вас знаю и ценю по заслугам.
Д’Артаньян не спускал глаз с Монка и видел, что происходило в душе генерала, пока он говорил.
– Но дело не во мне, – сказал мушкетер.
– Так в ком же? – спросил Монк, начинавший уже терять терпение.
– В короле, который не умеет молчать.
– А если он будет говорить, так что за беда? – пробормотал Монк.
– Милорд, – сказал д’Артаньян, – умоляю вас, не притворяйтесь со мной. Ведь я говорю совершенно откровенно. Вы имеете право сердиться, как бы вы ни были снисходительны. Черт возьми! Человеку, столь важному, как вы, человеку, играющему скипетрами и коронами, как фокусник шарами, не следует попадать в ящик! Ведь вы не цветок, не окаменелость! Понимаете ли, от этого лопнут со смеху все ваши враги, а у вас их, должно быть, не перечесть, так как вы благородны, великодушны, честны. Половина рода человеческого расхохочется, когда представит себе вас в ящике. А ведь смеяться таким образом над вторым лицом в королевстве – совсем неприлично.
Монк совершенно растерялся при мысли, что его представят лежащим в ящике. Насмешка, как и предвидел д’Артаньян, подействовала на генерала так, как никогда не действовали ни опасности войны, ни жгучее честолюбие, ни страх смерти.
«Отлично, – подумал гасконец, – я спасен, потому что он испугался».
– О, – начал Монк, – что касается короля, то не бойтесь, любезный господин д’Артаньян. Король не станет шутить с Монком, клянусь вам!
Д’Артаньян заметил молнию, блеснувшую в его глазах и тотчас же исчезнувшую.
– Король добр и благороден, – продолжал Монк, – и не пожелает зла тому, кто сделал ему добро.
– Ну еще бы, разумеется! – воскликнул д’Артаньян. – Я совершенно согласен с вашим мнением насчет сердца короля, но только не насчет его головы: он добр, но чересчур легкомыслен.
– Король не поступит легкомысленно с Монком, поверьте мне.
– Значит, вы спокойны, милорд?
– С этой стороны – совершенно.
– Но не с моей?
– Я уже, кажется, сказал вам, что полагаюсь на вашу честность и умение молчать.
– Тем лучше, но, однако, вспомните еще одно…
– Что же?
– Ведь я не один: у меня были товарищи, и еще какие!
– Да, я знаю их.
– К несчастью, и они вас знают.
– Так что же?
– А то, что они там, в Булони, ждут меня.
– И вы боитесь?
– Боюсь, что в мое отсутствие… Черт возьми! Если б я был с ними, так поручился бы за их молчание!
– Не правду ли я говорил вам, что опасность грозит не со стороны его величества, хоть он и любит шутить, а от ваших же товарищей, как вы сами признаете… Сносить насмешки короля – это еще возможно, но со стороны каких-то бездельников… Черт возьми!
– Да, понимаю, это невыносимо. Вот почему я вам и говорю: не думаете ли вы, что мне надо ехать во Францию как можно скорее?
– Если вы находите, что ваше присутствие…
– Остановит этих бездельников?.. О, я в этом уверен.
– Но ваше присутствие не помешает слухам распространяться, если они уже пущены.
– О, тайна еще не разглашена, милорд, ручаюсь вам. Во всяком случае, верьте, я твердо решился…
– На что?
– Проломить голову первому, кто заикнется о ней, и первому, кто услышит ее. Потом я вернусь в Англию искать убежища у вас и, может быть, просить службы.
– Возвращайтесь!
– К несчастью, милорд, я здесь никого не знаю, кроме вас, и если я не найду вас или вы в своем величии забудете меня…
– Послушайте, господин д’Артаньян, – отвечал Монк, – вы прелюбезный человек, чрезвычайно умный и храбрый. Вы достойны пользоваться всеми земными благами. Поезжайте со мной в Шотландию, и, клянусь вам, я так хорошо устрою вас в моем вице-королевстве, что все станут завидовать вам.
– Ах, милорд, сейчас это невозможно. Сейчас на мне лежит священная обязанность: я должен охранять вашу славу. Я должен помешать какому-нибудь глупому шутнику омрачить блеск вашего имени перед современниками, даже, быть может, перед потомством!
– Перед потомством!
– А как же! Для потомства подробности этого происшествия должны остаться тайной. Представьте себе, что эта несчастная история с сосновым ящиком разойдется по свету, – что подумают? Подумают, что вы восстановили королевскую власть не из благородных побуждений, не по собственному движению сердца, а вследствие условия, заключенного между вами обоими в Шевенингене. Сколько бы я ни рассказывал, как было все на деле, мне не поверят: скажут, что и я урвал кусочек и уписываю его.
Монк нахмурил брови.
– Слава, почести, честность! – прошептал он. – Пустые звуки!
– Туман, – прибавил д’Артаньян, – туман, сквозь который никто ясно не может видеть.
– Если так, поезжайте во Францию, любезный друг, – сказал Монк. – Поезжайте и, чтобы вам было приятнее и удобнее вернуться в Англию, примите от меня на память подарок…
«Давно бы так!» – подумал д’Артаньян.
– На берегу Клайда, – продолжал Монк, – у меня есть домик под сенью деревьев; у нас это называется коттедж. При доме несколько сот арпанов земли. Примите его от меня!
– Ах, милорд…
– Вы будете там как дома; это как раз такое убежище, о каком вы сейчас говорили.
– Как! Вы хотите обязать меня такою благодарностью! Но мне совестно!
– Нет, – сказал Монк с тонкой улыбкой, – не вы будете благодарны мне, а я вам.
Он пожал руку мушкетеру и прибавил:
– Я велю написать дарственную.
И вышел.
Д’Артаньян посмотрел ему вслед и задумался: он был тронут.
«Вот наконец, – подумал он, – честный человек. Только больно чувствовать, что он делает все это не из приязни ко мне, а из страха. О, я хочу, чтобы он полюбил меня!»