Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя. Том 2
Шрифт:
Людовик по обыкновению прослушал мессу, хотя, по правде говоря, воспоминание об одном создании сильно отвлекало его от мыслей о создателе. Во время службы он не раз принимался считать минуты, а потом секунды, отделявшие его от счастливого мгновения, когда должна была начаться прогулка, то есть того мгновения, когда на дороге должна была появиться принцесса с фрейлинами.
Само собой разумеется, что никто в замке не знал о ночном свидании короля с Лавальер. Может быть, болтливая Монтале и разгласила бы о нем, но на этот раз ее удержал Маликорн, предупредивший, что болтливость будет не в ее интересах.
Что же касается Людовика XIV, то он был так счастлив, что простил или почти простил принцессе ее вчерашнюю выходку. В самом деле, он должен был скорее быть довольным ею. Не будь этой злой шалости, он не получил бы письма от Лавальер; не будь этого письма, не было бы и аудиенции, а не будь этой аудиенции, он оставался бы в неизвестности. Его сердце было так переполнено блаженством, что там не оставалось места для досады, по крайней мере в данную минуту.
Итак, вместо того чтобы нахмуриться при виде невестки, Людовик решил обойтись с нею еще дружелюбнее и любезнее, чем обыкновенно. Однако лишь при одном условии – что она не заставит себя долго ждать.
Вот о чем думал Людовик, слушая мессу, вот что заставляло его забывать во время церковной службы о вещах, над которыми ему следовало размышлять в качестве христианнейшего короля и старшего сына церкви.
Но бог так снисходителен к юным заблуждениям, и все, что касается любви, даже любви греховной, отечески им поощряется, что, выйдя от мессы и подняв глаза к небу, Людовик увидел сквозь разорванные тучи уголок лазурного ковра, разостланного под ногами господними.
Он вернулся в замок и, так как прогулка была назначена в полдень, а часы показывали только десять, усердно принялся за работу с Кольбером и Лионом.
Во время работы Людовик медленно расхаживал от стола к окну, выходившему на павильон принцессы; он заметил поэтому на дворе г-на Фуке, которого почтительно приветствовали придворные, узнавшие о вчерашней аудиенции. Фуке с любезным и счастливым видом направился, в свою очередь, приветствовать короля.
Завидя Фуке, король инстинктивно обернулся к Кольберу. Кольбер улыбнулся и, казалось, тоже был весь полон любезности и ликования. Это приятное настроение охватило его после того, как один из его секретарей вручил ему бумажник, который он, не открывая, спрятал в глубокий карман своих штанов.
Но так как в радости Кольбера всегда содержалось что-то зловещее, то из двух улыбок Людовик предпочел улыбку Фуке. Он знаком приказал суперинтенданту войти; затем обратился к Лиону и Кольберу:
– Закончите эту работу и положите ее на мой письменный стол, я прочту бумаги со свежей головой.
И король ушел.
По знаку Людовика XIV Фуке быстро поднялся по лестнице. Арамис же, сопровождавший суперинтенданта, затерялся в толпе придворных, так что король даже не заметил его.
Король встретился с Фуке на верхних ступеньках лестницы.
– Государь, – сказал Фуке, видя приветливую улыбку на лице Людовика, – вот уже несколько дней ваше величество осыпает меня милостями. Теперь не юный король царствует во Франции, а юный бог, бог наслаждения, счастья и любви.
Король покраснел. Комплимент был очень лестным, но он слишком прямо бил в цель.
Король проводил Фуке в маленький салон, отделявший его рабочий кабинет от спальни.
– Знаете ли, почему я вас позвал? – спросил король, садясь на подоконник, чтобы не упустить из виду цветник, куда выходили вторые двери из павильона принцессы.
– Нет, государь… но уверен, что для чего-нибудь приятного, судя по милостивой улыбке вашего величества.
– Вам так кажется?
– Нет, государь, я вижу это.
– В таком случае вы ошибаетесь.
– Я, государь?
– Да, я призвал вас, напротив, чтобы поссориться с вами.
– Со мной, государь?
– С вами, и очень серьезно.
– Право, ваше величество пугаете меня… Но я готов слушать, уверенный в справедливости и доброте вашего величества.
– Говорят, господин Фуке, что вы затеваете большой праздник в Во?
Фуке улыбнулся, как больной, ощутивший первые симптомы забытой им и возвращающейся лихорадки.
– И вы не приглашаете меня? – продолжал король.
– Государь, – отвечал Фуке, – я не думал об этом празднике, и только вчера вечером один из моих друзей (Фуке подчеркнул эти слова) напомнил мне о нем.
– Но ведь вчера вечером я вас видел, и вы ничего не сказали мне об этом, господин Фуке.
– Государь, мог ли я надеяться, что ваше величество спуститесь со своих царственных высот и удостоите своим посещением мое жилище?
– Простите, господин Фуке, вы ни слова не говорили мне о вашем празднике.
– Повторяю, я ничего не сказал об этом празднике королю, во-первых, потому, что еще ничего не было решено, а во-вторых, я боялся отказа.
– Что же заставило вас бояться отказа, господин Фуке? Берегитесь, я решил до конца выспросить вас.
– Горячее желание получить согласие короля на мое приглашение.
– Хорошо, господин Фуке, я вижу, что нам очень легко прийти к соглашению. Вы горите желанием пригласить меня на свой праздник, а я горю желанием побывать на нем; начинайте же, я приму ваше приглашение.
– Как! Ваше величество соблаговолите принять его? – пролепетал суперинтендант.
– Право, – засмеялся король, – выходит, как будто я не только принимаю приглашение, но сам напрашиваюсь.
– Ваше величество удостаиваете меня величайшей чести! – вскричал Фуке. – Но я принужден повторить слова господина де Ла Вьевиля, обращенные к вашему деду, Генриху Четвертому: «Господи, я недостоин».
– А я отвечу, господин Фуке, что, если вы устроите праздник, я приду к вам даже без приглашения.