Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя. Том 2
Шрифт:
– Неужели, мадемуазель, – вскричал король, – вы не понимаете, что, говоря таким образом, вы превращаете мое уважение к вам в преклонение?
– Государь, вы приписываете моим словам значение, которого они не имеют; вы считаете меня лучше, чем я есть. Смилуйтесь надо мной, государь! Если бы я не знала, что король – самый великодушный человек во всей Франции, то подумала бы, что ваше величество хотите посмеяться надо мной…
– Конечно, вы этого не думаете, я в этом уверен! – воскликнул Людовик.
– Государь, я буду принуждена думать так, если ваше величество будет говорить со мной таким языком.
– Значит, я самый несчастный король во всем христианском мире, – заключил Людовик с непритворной грустью, – если не могу внушить доверие к своим словам женщине, которую я люблю больше всего на свете и которая разбивает мне сердце, отказываясь верить в мою любовь.
– Государь, – сказала Лавальер, тихонько отстраняясь от короля, который все ближе подвигался к ней, – гроза как будто утихает, и дождь перестает.
Но в это самое мгновение, когда бедная девушка, пытаясь совладать со своим сердцем, проявлявшим слишком большую готовность идти навстречу желаниям короля, произносила эти слова, гроза позаботилась опровергнуть их; синеватая молния озарила лес фантастическим блеском, и удар грома, напоминавший артиллерийский залп, раздался над самой головой короля и Лавальер, как будто его привлекла высота укрывавшего их дуба.
Молодая девушка испуганно вскрикнула.
Король одной рукой прижал ее к сердцу, а другую протянул над ее головой, точно защищая ее от удара молнии.
Несколько мгновений стояла тишина, во время которой эта пара, очаровательная, как все молодое и исполненное любви, замерла в неподвижности. Фуке и Арамис тоже застыли, созерцая Лавальер и короля.
– О государь! – прошептала Лавальер. – Вы слышите?
И она уронила голову на его плечо.
– Да, – сказал король, – вы видите, что гроза не утихает.
– Государь, это – предупреждение.
Король улыбнулся.
– Государь, это голос бога, грозящего нам карой.
– Пусть, – отвечал король. – Я принимаю этот удар грома за предупреждение и даже за угрозу, если через пять минут он повторится с такой же силой; в противном же случае позвольте мне думать, что гроза – только гроза, и ничего больше.
И король поднял голову, точно вопрошая небо.
Но небо как бы вступило в заговор с Людовиком; в течение пяти минут после удара, напугавшего влюбленных, не слышно было ни одного раската, а когда гром загремел снова, то звук его был гораздо глуше, как будто в течение этих пяти минут гроза, подстегиваемая порывами ветра, унеслась за целых десять лье.
– Что же, Луиза, – прошептал король, – будете вы еще пугать меня гневом небес? Если вы уж непременно хотите видеть в молнии предзнаменование, то неужели вы все еще считаете, что она – предзнаменование несчастья?
Молодая девушка подняла голову; в это время дождь хлынул сквозь листья и заструился по лицу короля.
– О государь, государь! – воскликнула она с выражением непреодолимого страха, взволновавшего Людовика до глубины души. – Неужели это ради меня король остается с непокрытой головой под проливным дождем? Ведь я – такое ничтожество!
– Вы – божество, – отвечал король, – обратившее в бегство грозу. Вы – богиня, возвращающая солнце и тепло.
Действительно, в этот момент блеснул солнечный луч, и падавшие с деревьев капли засверкали, как брильянты.
– Государь, – сказала почти побежденная Лавальер, делая над собой последнее усилие. – Государь, еще раз прошу вас, подумайте о тех неприятностях, которые вашему величеству придется перенести из-за меня. Боже мой, в эту минуту вас ищут, вас зовут. Королева, наверное, беспокоится, а принцесса… о принцесса!.. – почти с ужасом вскричала молодая девушка.
Это слово произвело некоторое впечатление на короля; он вздрогнул и отпустил Лавальер, которую до тех пор держал в своих объятиях.
– Принцесса, сказали вы?
– Да, принцесса; принцесса тоже ревнует, – многозначительно заметила Лавальер.
И ее робкие и целомудренно опущенные глаза решились вопросительно взглянуть на короля.
– Но принцесса, мне кажется, – возразил Людовик, делая усилие над собой, – не имеет никакого права…
– Увы! – прошептала Лавальер.
– Неужели, – спросил король почти с упреком, – и вы считаете, что сестра вправе ревновать брата?
– Государь, я не смею заглядывать в тайники вашего сердца.
– Неужели вы верите этому? – воскликнул король.
– Да, государь, я думаю, что принцесса ревнует, – твердо сказала Лавальер.
– Боже мой, – забеспокоился король, – неужели ее обращение с вами дает повод для таких подозрений? Принцесса обошлась с вами дурно, и вы приписываете это ревности?
– Нет, государь, я так мало значу в ее глазах!
– О, если так!.. – энергично произнес Людовик.
– Государь, – перебила Лавальер, – дождь перестал, и, кажется, сюда идут.
И, позабыв всякий этикет, она схватила короля за руку.
– Так что же, мадемуазель, – отвечал король, – пусть идут. Кто осмелится найти что-нибудь дурное в том, что я был в обществе мадемуазель де Лавальер?
– Помилуйте, государь! Все найдут странным, что вы так вымокли, что вы пожертвовали собой ради меня.
– Я только исполнил свой долг дворянина, – вздохнул Людовик, – и горе тому, кто забудется и станет осуждать поведение своего короля.
Действительно, в этот момент показалось несколько придворных, которые с любопытством осматривали лес; заметив короля и Лавальер, они, по-видимому, нашли то, что искали.
Это были посланные королевы и принцессы; они сняли шляпы в знак того, что увидели его величество.