Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя. Том 2
Шрифт:
– Где же тогда гуляют твои друзья?
– Прежде всего в королевском лесу; там очень хорошо.
– Да, это прекрасный лес, – согласился Портос, – почти такой же, как мой лес в Берри.
Планше вытаращил глаза.
– У вас есть такой лес, как в Фонтенбло, господин барон? – пролепетал он.
– Целых два, но лес в Берри я люблю больше.
– Почему? – учтиво спросил Планше.
– Прежде всего потому, что я не знаю, где он кончается, а потом – он полон браконьеров.
– А почему же это изобилие браконьеров делает лес таким для вас приятным?
– Потому, что они охотятся на мою дичь, а я на них, так что в мирное время у меня как бы война в миниатюре.
В этот момент Планше поднял голову, заметил первые дома Фонтенбло, которые отчетливо обрисовывались на фоне неба. Над их темной и бесформенной массой возвышались острые кровли замка, шиферные плиты которых блестели при луне, как чешуйки исполинской рыбы.
– Господа, – возгласил Планше, – имею честь сообщить, что мы приехали в Фонтенбло.
XII. В поместье Планше
Всадники подняли головы и убедились, что Планше сказал совершенную правду.
Через десять минут они были на Лионской улице, напротив гостиницы «Красивый павлин». Высокая изгородь из густых кустов бузины, боярышника и хмеля образовывала черную непроходимую преграду, за которой виднелся белый дом с черепичной крышей.
Два окна этого дома выходили на улицу. Света в них не было. Между ними виднелась маленькая дверь под навесом, опиравшимся на колонки.
Планше соскочил с коня, как бы собираясь постучать в эту дверь; потом раздумал, взял свою лошадь под уздцы и прошел еще шагов тридцать. Его спутники поехали за ним.
Подойдя к воротам, Планше поднял деревянную щеколду, единственный их запор, и толкнул одну из створок. После этого он ступил в небольшой дворик и ввел за собой лошадь; крепкий запах навоза говорил, что где-то неподалеку стойло.
– Здорово пахнет, – звучно произнес Портос, в свою очередь, соскакивая с коня, – право, я готов подумать, что попал в свой пьерфонский коровник.
– У меня только одна корова, – поспешил скромно заметить Планше.
– А у меня тридцать, или, вернее, я не считал.
Когда оба всадника были во дворе, Планше закрыл за ними ворота.
Соскочив с седла с обычной ловкостью, д’Артаньян жадно вдыхал деревенский воздух и радостно срывал одной рукой веточки жимолости, а другой шиповник, как парижанин, попавший на лоно природы. Портос принялся обеими руками обирать стручки гороха, вившегося по жердям, и тут же уничтожал его вместе с шелухой.
Планше растолкал какого-то старого калеку, покрытого тряпьем, который спал под навесом на груде мха. Узнав Планше, старик стал величать его наш хозяин, к большому удовлетворению лавочника.
– Отведи-ка лошадей в конюшню, старина, да хорошенько накорми их, – сказал Планше.
– Да, славные кони, – заговорил старик, – нужно накормить их до отвала.
– Не очень усердствуй, дружище, – заметил ему д’Артаньян, – довольно будет охапки соломы да овса.
– И студеной воды моему скакуну, – добавил Портос, – мне кажется, что ему жарко.
– Не беспокойтесь, господа, – заявил Планше, – папаша Селестен – бывший кавалерист. Он умеет обращаться с лошадьми. Пожалуйте в комнаты.
И он повел друзей по очень тенистой аллее, пересекавшей огород, затем небольшой лужок и, наконец, приводившей к садику, за которым виднелся дом, чей фасад выходил на улицу.
По мере приближения к дому можно было через открытые окна нижнего этажа рассмотреть внутренность комнаты, так сказать, приемной поместья Планше.
Комната мягко освещалась лампой, стоявшей на столе и видной издали, и казалась воплощением приветливости, спокойствия, достатка и счастья. Всюду, куда падал свет от лампы, – на старинный ли фаянс, на мебель, сверкавшую чистотой, на оружие, повешенное на ковре, – играли блестящие точки.
В окна заглядывали ветви жасмина, стол был покрыт ослепительно белой камчатной скатертью. На скатерти стояли два прибора. Желтоватое вино отливало янтарем на гранях хрустального графина, и большой синий фаянсовый кувшин с серебряной крышкой был наполнен пенистым сидром.
Возле стола в кресле с широкой спинкой спала женщина лет тридцати. Ее цветущее лицо сияло здоровьем и свежестью. На коленях у нее лежала большая кошка, свернувшись клубочком, и громко мурлыкала, что, в сочетании с полузакрытыми глазами, означало на кошачьем языке: «Я совершенно счастлива».
Друзья остановились перед окном, остолбенев от изумления. Увидя выражение их лиц, Планше почувствовал себя польщенным.
– Ах, проказник Планше, – засмеялся д’Артаньян, – теперь я понимаю причину твоих отлучек!
– Ого, какая белая скатерть, – прогремел Портос.
При звуке этого голоса кошка умчалась, хозяйка моментально проснулась, и Планше любезно провел гостей в комнату с накрытым столом.
– Позвольте мне, дорогая, – сказал он, – представить вам шевалье д’Артаньяна, моего покровителя.
Д’Артаньян взял руку дамы с галантностью придворного кавалера, как если бы он был представлен принцессе.
– Господин барон дю Валлон де Брасье де Пьерфон, – продолжал Планше.
Портос, в свою очередь, отвесил поклон, которым осталась бы довольна сама Анна Австрийская.
Теперь наступила очередь Планше. Он без стеснения поцеловал даму, впрочем, предварительно испросив знаком позволения у д’Артаньяна и Портоса. Позволение, конечно, было дано.
Д’Артаньян улыбнулся Планше:
– Вот человек, который умеет жить!