Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя. Том 2
Шрифт:
– А, это вы, господин де Гиш, – начала принцесса, увидя графа, – прошу вас… Мадемуазель де Монтале, вы свободны и можете уйти.
Еще более заинтригованная Монтале поклонилась и ушла. Принцесса и де Гиш остались одни.
Все преимущества были на стороне графа: сама принцесса пригласила его на свидание. Но как мог граф воспользоваться этой милостью? Принцесса была так своенравна, характер ее был так изменчив. И она скоро обнаружила это; в самом начале разговора она вдруг спросила:
– Неужели вам нечего сказать мне, граф?
Ему показалось, что она угадала его мысли; ему показалось (влюбленные доверчивы и слепы, как поэты или пророки), ему показалось, будто она угадала его желание видеть ее и цель этого желания.
– Да, принцесса, – поклонился он, – я очень удивлен.
– Историей с браслетами? – перебила его принцесса. – Не правда ли?
– Да, принцесса.
– По-вашему, король влюблен? Скажите!
Де Гиш пристально посмотрел на нее, и принцесса опустила глаза под этим взглядом, проникавшим до самого сердца.
– По-моему, – отвечал он, – король, вероятно, хочет кого-то помучить, иначе он не стал бы так афишировать свои чувства; он не решился бы так спокойно компрометировать девушку, до сих пор вполне безупречную.
– Эту бесстыдницу? – высокомерно промолвила принцесса.
– Могу заверить ваше высочество, – с почтительной твердостью сказал де Гиш, – что мадемуазель де Лавальер любит человек, достойный всякого уважения.
– Уж не Бражелон ли?
– Да, принцесса. Он мой друг.
– А какое дело королю до того, что он ваш друг?
– Король знает, что Бражелон – жених мадемуазель де Лавальер; и так как Рауль честно служил королю, король не захочет причинять непоправимого несчастья.
Принцесса звонко расхохоталась, и этот смех болезненно подействовал на де Гиша.
– Повторяю, принцесса, я не думаю, чтобы король был влюблен в Лавальер, и в доказательство этого я хочу спросить у вас, принцесса: чье самолюбие желал задеть его величество в данном случае? Вы знаете весь двор и поможете мне разрешить этот вопрос, тем более что, как уверяют, ваше высочество очень близки с королем.
Принцесса закусила губу и, не придумав ответа, изменила тему разговора.
– Докажите мне, – сказала она, глядя на графа тем взглядом, в который как будто была вложена вся душа, – докажите, что именно вы хотели поговорить со мной, хотя позвала вас я.
Де Гиш торжественно вынул свою записку и подал принцессе.
– Наши желания совпали.
– Да, – произнес граф с нежностью, которую он не мог подавить, – и я уже объяснил вам, зачем я хотел вас видеть; вы же, принцесса, еще не сказали, зачем вы потребовали меня к себе.
– Это правда.
Она колебалась.
– Я с ума схожу из-за этих браслетов, – молвила она вдруг.
– Вы ожидали, что король поднесет их вам? – спросил де Гиш.
– А почему бы и нет?
– Но ведь, принцесса, у короля, кроме вас, его невестки, есть еще супруга?
– А кроме Лавальер, – воскликнула уязвленная принцесса, – у него есть я! У него есть весь двор!
– Уверяю вас, принцесса, – почтительно поклонился граф, – что если бы кто-либо услышал ваши слова и увидел ваши красные глаза и – да простит меня бог – эту слезу, навернувшуюся на ваши ресницы… да, если бы кто увидел это, то сказал бы, что ваше высочество ревнует.
– Ревную! – надменно воскликнула принцесса. – Ревную к Лавальер?
Она рассчитывала смирить де Гиша этим высокомерным жестом и надменным тоном.
– Да, к Лавальер, принцесса! – смело повторил он.
– Кажется, сударь, вы позволяете себе оскорблять меня, – прошептала она.
– Нет принцесса, – отвечал взволнованный граф, решивший, однако, укротить этот приступ гнева.
– Вон! – крикнула принцесса вне себя от раздражения, до такой степени хладнокровие и молчаливая почтительность де Гиша взбесили ее.
Де Гиш отступил на несколько шагов, отвесил поклон, выпрямился, белый как полотно, и слегка дрогнувшим голосом произнес:
– Мне не стоило так усердствовать, чтобы подвергнуться совершенно несправедливой немилости.
И он не спеша повернулся спиной. Но не сделал он и пяти шагов, как принцесса бросилась за ним, точно тигрица, схватила его за рукав и воскликнула, привлекая к себе:
– Ваша притворная почтительность страшнее прямого оскорбления. Но оскорбляйте меня, только говорите!
Она вся дрожала от ярости.
– Принцесса, – мягко отвечал граф, обнажая шпагу, – пронзите мое сердце, но не томите!
По устремленному на нее взгляду, полному любви, решимости и даже отчаяния, она поняла, что этот человек, наружно такой спокойный, пронзит себя шпагой, если она прибавит хоть слово.
Она вырвала у него оружие и, сжав ему руку, с исступлением, которое могло сойти за нежность, сказала:
– Граф, пощадите меня! Вы видите, я страдаю, а у вас нет ни капли жалости.
Слезы заглушили ее голос. Увидев принцессу плачущей, де Гиш схватил ее в объятия и отнес на кресло. Она задыхалась.
– Почему, – говорил он, упав на колени, – вы не расскажете мне, что вас печалит? Вы кого-нибудь любите? Скажите мне! Это меня убьет, но раньше я сумею утешить вас, облегчить ваши страдания и оказать вам какую угодно услугу.
– Неужели вы меня так любите?
– Да, я вас люблю, принцесса!
Она протянула ему обе руки.
– Действительно, я люблю, – прошептала она так тихо, что никто, кроме де Гиша, не расслышал бы.