Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя. Том 2
Шрифт:
– Опротестовать мой приговор? – надменно воскликнула принцесса. – Как! Если я прогнала одну из своих служанок, то вы прикажете мне принять ее обратно?
Король промолчал.
– Это было бы не только превышением власти, государь; это было бы неприлично.
– Принцесса!
– Да, если бы я не возмутилась против такого попирания моего достоинства, я не была бы принцессой вашей крови, дочерью короля; я опустилась бы ниже выгнанной мною служанки.
Король в бешенстве вскочил.
– У вас нет сердца, принцесса, – вскричал он. – Если вы так поступаете со мной, позвольте и мне поступить с вами сурово.
Иногда шальная пуля меняет исход сражения. Эти неумышленно сорвавшиеся у короля слова поразили принцессу и на мгновение поколебали ее; она испугалась, как бы ее не постигла опала.
– Объяснитесь, пожалуйста, государь, – попросила она.
– Я вас спрашиваю, принцесса, в чем провинилась мадемуазель де Лавальер?
– Она большая интриганка; из-за нее дрались на дуэли два друга, она вызвала о себе самые неблаговидные толки, так что весь двор хмурит брови при одном звуке ее имени.
– Лавальер? – спросил король.
– Под ее кроткой и лицемерной внешностью, – продолжала принцесса, – скрывается хитрая и злобная душа.
– У Лавальер?
– Вы легко можете впасть в заблуждение, государь, но я хорошо ее знаю: она способна посеять вражду между ближайшими родственниками, между самыми близкими друзьями. Видите, она уже сеет раздор между нами.
– Уверяю вас… – начал король.
– Государь, ведь мы жили в добром согласии, а своими доносами, своими коварными жалобами она поселила в вашем величестве нерасположение ко мне.
– Клянусь, – сказал король, – что с ее губ ни разу не сорвалось недоброго слова; клянусь, что даже при виде моего гнева она умоляла меня никому не мстить; клянусь, что у вас нет более преданного и почтительного друга, чем она.
– Друга? – произнесла принцесса с выражением величайшего презрения.
– Берегитесь, принцесса, – остановил ее король, – вы забываете о моем отношении к Лавальер; с этого момента все уравнивается. Мадемуазель де Лавальер будет тем, чем я захочу ее сделать, и завтра же, если мне вздумается, она взойдет на трон.
– Все же она не рождена на нем; вы можете устроить ее будущее, но не властны изменить ее прошлое.
– Принцесса, я был с вами очень сдержан и очень вежлив. Не заставляйте меня вспомнить, что я король.
– Государь, вы мне сказали это уже два раза. И я имела честь ответить вам, что я – в вашей власти.
– В таком случае согласны вы оказать мне любезность и снова взять к себе мадемуазель де Лавальер?
– Зачем, государь? Ведь у вас есть трон, который вы можете ей дать. Я слишком ничтожна, чтобы покровительствовать такой могущественной особе.
– Довольно злобы и презрения! Окажите мне милость ради меня.
– Никогда!
– Вы принуждаете меня начать войну в собственной семье?
– У меня тоже есть семья, и я найду у нее приют.
– Что это – угроза? Вы забылись до такой степени? Неужели вы думаете, что, если дело дойдет до разрыва, ваши родственники окажут вам поддержку?
– Надеюсь, государь, что вы не принудите меня к поступкам, которые были бы недостойны моего положения.
– Я надеялся, что вы вспомните нашу дружбу и будете обращаться со мной, как с братом.
Принцесса на мгновение задумалась.
– Я не думала, что я поступаю не по-родственному, отказываясь совершить несправедливость.
– Несправедливость?
– Ах, государь, если я открою всем поведение Лавальер, если узнают королевы…
– Полно, полно, Генриетта, не заглушайте голоса сердца; вспомните, что вы меня любили, вспомните, что человеческое сердце должно быть так же милосердно, как и сердце всевышнего. Не будьте безжалостны и непреклонны, простите Лавальер.
– Не могу. Она меня оскорбила.
– Но ради меня, ради меня!
– Государь, я сделаю для вас все, кроме этого.
– Вы повергаете меня в отчаяние… Вы побуждаете меня обратиться к последнему средству слабых людей: к гневу и мести.
– Государь, я побуждаю вас обратиться к разуму.
– К разуму?.. Сестра, я потерял его.
– Государь, ради бога!
– Сжальтесь, сестра, в первый раз в жизни я умоляю; вы – моя последняя надежда.
– Государь, вы плачете?
– Да, от бешенства, от унижения. Быть вынужденным опуститься до просьб мне – королю! Всю жизнь я буду проклинать это мгновение. В одну секунду вы причинили мне больше зла, чем его можно вообразить в самые мрачные минуты жизни.
И король дал волю своим слезам, которые были действительно слезами гнева и стыда. Принцесса была не то что тронута – самые чуткие женщины не чувствуют сострадания к мукам гордости, – но она испугалась, как бы эти слезы не унесли из сердца короля всякую человечность.
– Приказывайте, государь! – поклонилась она. – Если вы предпочитаете мое унижение вашему, хотя мое будет известно всем, а ваше видела только я, – я готова повиноваться.
– Нет, нет, Генриетта! – воскликнул Людовик в порыве благодарности. – Вы уступите просьбе брата!
– Я повинуюсь, – значит, у меня нет больше брата!
– Хотите в благодарность все мое королевство?
– Как вы любите, когда любите!
Людовик не отвечал. Взяв руку принцессы, он покрывал ее поцелуями.
– Итак, – сказал он, – вы примете эту бедную девушку, вы простите ее, вы признаете ее кротость, правоту ее сердца?
– Я буду ее держать у себя в доме.
– Нет, вы вернете ей вашу дружбу, дорогая сестра.
– Я ее никогда не любила.
– Ну так из любви ко мне вы будете обращаться с ней ласково, не правда ли, Генриетта?