Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя. Том 2
Шрифт:
И она снова захохотала.
– Мадемуазель только что жалела господина де Гиша, – заметила Атенаис. – Нет ли тут связи? Может быть, равнодушие к одному объясняется состраданием к другому?
– Что ж, – грустно вздохнула Луиза, – оскорбляйте, смейтесь: вы не способны меня понять.
– Боже мой, какая обида, и горе, и слезы! – воскликнула Монтале. – Мы шутим, Луиза; уверяю тебя, мы вовсе не такие чудовища, как ты думаешь. Взгляни-ка на гордую Атенаис, она не любит господина де Монтеспана, это правда, но она пришла бы в отчаяние, если бы Монтеспан ее не любил… Взгляни на меня, я смеюсь над господином Маликорном, но бедняга Маликорн отлично умеет, когда хочет, целовать у меня руку. К тому же самой старшей из нас еще не минуло и двадцати лет… все впереди!
– Сумасшедшие вы, право, сумасшедшие! – прошептала Луиза.
– Да, – заметила Монтале, – ты одна в здравом уме.
– Конечно!
– Значит, вы так-таки и не любите беднягу Бражелона? – спросила Атенаис.
– Может быть, – перебила Монтале, – она еще не совсем уверена в этом. На всякий случай имей в виду, Атенаис, если господин де Бражелон окажется свободен, приглядись хорошенько к нему раньше, чем дашь слово господину де Монтеспану.
– Дорогая моя, господин де Бражелон не единственный интересный мужчина. Господин де Гиш, например, не уступит ему.
– На сегодняшнем балу он не имел успеха, – сказала Монтале, – принцесса не удостоила его ни единым взглядом.
– Вот господин де Сент-Эньян, тот блистал; я уверена, что многие из женщин, видевших, как он танцевал, не скоро его забудут. Не правда ли, Лавальер?
– Почему вы спрашиваете меня? Я его не видела и не знаю.
– Нечего хвастаться своей добродетелью! Есть же у вас глаза!
– Зрение у меня прекрасное.
– Значит, вы сегодня вечером видели всех наших танцоров?
– Да, почти.
– Это «почти» звучит не очень любезно для них.
– Что делать!
– Кого же из всех этих кавалеров, которых вы видели, вы предпочитаете?
– Да, – подхватила Монтале, – господина де Сент-Эньяна, господина де Гиша, господина…
– Никого, все одинаково хороши.
– Неужели в этом блестящем собрании, в этом первом в мире дворе вам никто не понравился?
– Я вовсе этого не говорю.
– Так поделитесь с нами. Назовите ваш идеал.
– Какой же идеал?
– Значит, он все-таки есть?
– Право, – воскликнула выведенная из терпения Лавальер, – я решительно не понимаю вас. Ведь и у вас есть сердце, как у меня, и есть глаза, и вдруг вы говорите о господине де Гише, о господине де Сент-Эньяне, еще о ком-то, когда на балу был король.
Эти слова, произнесенные быстро, взволнованно и страстно, вызвали такое удивление обеих подруг, что Лавальер сама испугалась того, что сказала.
– Король! – вскричали в один голос Монтале и Атенаис.
Луиза закрыла лицо руками и опустила голову.
– Да, да! Король! – прошептала она. – Разве, по-вашему, кто-нибудь может сравниться с королем!
– Пожалуй, вы были правы, мадемуазель, когда сказали, что у вас превосходное зрение; вы видите далеко, даже слишком далеко. Только, увы, король не из тех людей, на которых могут останавливаться наши жалкие взоры.
– Вы правы, вы правы! – вскричала Луиза. – Не все глаза могут безопасно смотреть на солнце; но я все-таки взгляну на него, хотя бы оно и ослепило меня.
В ту же минуту, словно в ответ на эти слова, раздался шорох листвы и шелест шелка за соседним кустом.
Фрейлины в испуге вскочили. Они отчетливо видели, как закачались ветки, но не разглядели, кто тронул их.
– Ах, это, наверное, волк или кабан! – перепугалась Монтале. – Бежим, бежим скорее!
И все три в неописуемом страхе бросились бегом в первую попавшуюся аллею и перевели дух только у опушки леса. Там они остановились и прижались друг к дружке; сердце у всех сильно билось; только через несколько минут им удалось прийти в себя. Лавальер совсем обессилела.
Ора и Атенаис ее поддерживали.
– Мы едва спаслись, – проговорила Монтале.
– Ах, мадемуазель, – сказала Луиза, – я боюсь, что это был зверь пострашнее волка. Пусть бы меня лучше растерзал волк, чем кто-нибудь подслушал мои слова. Ах я, сумасшедшая! Как я могла сказать, даже подумать такие вещи!
При этом она вся поникла, как былинка; ноги ее подкосились, силы изменили ей, и, потеряв сознание, она выскользнула из державших ее рук и упала на траву.
XXIII. Беспокойство короля
Оставим несчастную Лавальер в обмороке, с хлопочущими около нее подругами, и вернемся к королевскому дубу.
Не успели молодые девушки отбежать от него на каких-нибудь двадцать шагов, как спугнувший их шум листвы усилился. Из-за куста, раздвигая ветки, показался человек; выйдя на лужайку и увидев, что скамья опустела, он разразился громким смехом.
По его знаку из-за кустов вышел и его спутник.
– Неужели, государь, – начал спутник, – вы всполошили наших барышень, ворковавших про любовь?
– Да, к сожалению, – ответил король. – Не бойся, Сент-Эньян, выходи.
– Вот счастливая встреча, государь! Если бы я осмелился дать вам совет, недурно бы нам пуститься вдогонку за ними.
– Они уж далеко.
– Пустяки! Они бы с удовольствием дали догнать себя, в особенности если бы знали, кто гонится за ними.
– Вот самонадеянность!
– А как же! Одной из них я пришелся по вкусу, другая вас сравнивает с солнцем.
– Вот потому-то нам и надо прятаться, Сент-Эньян. Где же это видано, чтобы солнце светило по ночам!