Виконт де Бражелон или десять лет спустя
Шрифт:
Д'Артаньян молча поклонился.
«Это довольно учтиво, — подумал он. — Против этого нечего возразить».
Людовик поставил свою подпись и с раздражением отбросил перо в сторону.
«Ладно, сердись побольше, — усмехнулся Д'Артаньян, — мне будет легче; когда мы разговаривали с тобой в Блуа, я выложил тебе далеко не все».
Людовик встал, провел рукою по лбу, потом остановился перед д'Артаньяном и посмотрел на него властно, но приветливо.
«Чего он хочет от меня? — недоумевал мушкетер. — Пусть бы говорил поскорее».
— Сударь, — сказал король, — вы, вероятно, знаете, что кардинал умер?
— Знаю, ваше величество.
— Следовательно, поняли, что теперь я управляю сам?
— Для этого не нужно было умирать кардиналу: король всегда может управлять, если хочет.
— Да, но помните, что вы говорили мне в Блуа?
«А, вот оно! — подумал Д'Артаньян. — Я не ошибся. Тем лучше. Значит, чутье мне еще не изменяет».
— Вы не отвечаете? — спросил король.
— Кажется, помню, ваше величество.
— Если вы забыли, то я все помню! Вот что говорили вы мне, слушайте внимательно.
— О, я слушаю с полным вниманием. Вероятно, этот рассказ будет не лишен интереса.
Людовик еще раз взглянул на мушкетера. Д'Артаньян погладил перо на шляпе, потом закрутил усы и стал ждать без всяких признаков страха.
Король продолжал:
— Выходя в отставку, вы высказали мне всю правду?
— Да, ваше величество.
— То есть сказали мне все, что считали правдой относительно моего образа мыслей и действий? Это уже большая заслуга. Сначала вы сказали, что служите моему семейству тридцать четыре года и что устали…
— Верно, ваше величество.
— А потом сознались, что усталость — это только предлог, а настоящая причина — недовольство.
— Действительно, я был недоволен, но нигде и никогда не проявлял этого. Если я, как честный человек, открыто признался в недовольстве вашему величеству, то даже не думал о нем в присутствии кого-нибудь постороннего.
— Не извиняйтесь, господин Д'Артаньян, и слушайте дальше. Упрекнув меня, вы получили в ответ обещание. Я сказал вам: «Подождите!.. «Не так ли?
— Да, это правда, как и то, что я имел честь ответить вашему величеству.
— Вы ответили мне: «Ждать! Нет, не могу. Исполните обещанное сейчас же!.. «Не извиняйтесь, повторяю вам… Все это было очень естественно, но вы не пожалели вашего короля, господин Д'Артаньян.
— Как мог простой солдат жалеть короля! Помилуйте, ваше величество!
— Вы очень хорошо понимаете меня. Вы отлично знаете, что тогда следовало щадить меня; что в то время не я был здесь властелином и все мои надежды были на будущее. Когда я говорил об этом будущем, вы отвечали мне: «Увольте меня в отставку… немедленно!»
Д'Артаньян прикусил усы.
— Правда, — прошептал он.
— Вы не льстили мне, когда я находился в бедственном положении, прибавил король.
— Но, — возразил Д'Артаньян, гордо подняв голову, — если я не льстил тогда вашему величеству, то и не изменял вам. Я даром проливал кровь свою, я стерег дверь, как собака, очень хорошо зная, что мне не бросят ни хлеба, ни кости. Я сам был очень беден, но никогда ничего не просил, кроме отставки, о которой ваше величество изволите говорить.
— Знаю, вы честный человек… но я был молод, и вы должны были пощадить меня… В чем могли вы упрекнуть короля?.. В том, что он не оказал помощи королю Карлу Второму… Скажем более: в том, что он не женился на Марии Манчини?
При этих словах король пристально посмотрел на мушкетера.
«Ага, — подумал Д'Артаньян. — Он не только все помнит, но даже угадывает».
Людовик продолжал:
— Осуждение ваше касалось и короля и человека…
Моя слабость… да, вы сочли это слабостью…
Д'Артаньян не отвечал.
— Вы упрекали меня и за мою слабость перед покойным кардиналом. Но разве не кардинал возвысил и поддержал меня?.. В то же время он возвышался сам и поддерживал самого себя, я это знаю; но, во всяком случае, услуги его не подлежат сомнению. Неужели вы бы больше любили меня, лучше служили мне, если бы я был неблагодарным эгоистом?
— Государь…
— Перестанем говорить об этом: вас это огорчает, а меня мучит.
Д'Артаньян не был уличен. Молодой король, заговорив с ним надменно, ничего не добился от него.
— Задумывались ли вы с тех пор? — заговорил снова Людовик.
— О чем, ваше величество? — вежливо спросил д'Артаньян.
— Обо всем, что я сказал вам.
— Да, ваше величестве…
— И вы только ждали случая вернуться к этому разговору?
— Ваше величество…
— Вы, кажется, колеблетесь…
— Ваше величество, я никак не могу понять, о чем вы изволите говорить.
Людовик нахмурился.
— Простите, государь, у меня очень неповоротливый ум… Я многого не могу понять, но уж если понял, то никогда не забуду.
— Да, память у вас хорошая.
— Почти такая же, как и у вашего величества.
— Решайтесь скорее. Мне время дорого. Что вы делаете с тех пор, как вышли в отставку?
— Ищу счастья, ваше величество.
— Жестокие слова, господин д'Артаньян.
— Ваше величество неверно поняли меня. Я питаю к королю величайшее почтение. Правда, я привык жить в лагерях и казармах и выражаюсь, может быть, недостаточно изысканно, но, ваше величество, вы стоите надо мною так высоко, что вас не может оскорбить слово, нечаянно вырвавшееся у солдата.