Виконт де Бражелон или десять лет спустя
Шрифт:
— В самом деле, я знаю, что вы совершили блестящий подвиг в Англии.
Жалею только, что вы не сдержали обещания.
— Я! — вскричал д'Артаньян.
— Разумеется… Вы дали мне честное слово, что, оставив мою службу, не будете служить никому… А ведь вы служили королю Карлу Второму, когда устроили чудесное похищение генерала Монка…
— Извините, ваше величество, я служил самому себе.
— И успешно?
— С таким же успехом, с каким совершали свои подвиги полководцы пятнадцатого века.
— Что вы называете успехом?
— Сто тысяч экю, которые теперь принадлежат мне. В неделю я получил денег втрое больше, чем за пятьдесят лет.
— Сумма немалая… но вы будете стремиться увеличить ее?
— Я, государь? Вчетверо меньшее состояние показалось бы мне сокровищем. Клянусь вам, я и не помышляю об увеличении его.
— Так вы хотите жить в праздности и расстаться со шпагой?
— Я уже расстался с ней.
— Это невозможно, господин д'Артаньян! — сказал Людовик XIV решительно.
— Почему же?
— Потому, что я не хочу этого, — сказал молодой король так твердо и властно, что д'Артаньяном овладело удивление и даже беспокойство.
— Ваше величество, позволите ли ответить вам? — спросил он.
— Говорите!
— Я принял это решение, когда был беден.
— Дальше!
— А теперь, когда я трудами своими нажил прочное состояние, вашему величеству угодно лишить меня независимости? Вам угодно осудить меня на меньшее, когда я приобрел большее?
— Кто позволил вам угадывать мои намерения и рассуждать о моих планах? — спросил Людовик гневно. — Кто сказал вам, что сделаю я и что придется делать вам?
— Ваше величество, — спокойно сказал мушкетер, — кажется, той откровенности, с какой мы объяснялись тогда в Блуа, теперь уже нет.
— Да, все изменилось.
— От души поздравляю ваше величество, но….
— Вы не верите этому?
— Я не государственный муж, но у меня тоже верный взгляд, и дело мне представляется не так, как вашему величеству. Царство Мазарини кончилось; начинается владычество финансовых тузов. У них в руках деньги. Ваше величество, вероятно, не часто видите их. Жить под властью этих прожорливых волков тяжело для человека, который надеялся на независимость.
В эту минуту кто-то поскребся у дверей; король горделиво поднял голову.
— Извините, господин д'Артаньян, — сказал король, — это господин Кольбер с докладом. Войдите, господин Кольбер.
Д'Артаньян отступил на несколько шагов. Кольбер явился с бумагами и подошел к королю.
Нечего и говорить, что гасконец не упустил удобного случая и устремил хитрый и пристальный взгляд на нового посетителя.
— Следствие кончено? — спросил король.
— Кончено, — отвечал Кольбер.
— Что говорят следователи?
— Что виновные заслуживают смертной казни с конфискацией имущества.
— Ага, — сказал король спокойно, искоса взглянув на д'Артаньяна. — А ваше мнение, господин Кольбер?
Кольбер, в свою очередь, посмотрел на д'Артаньяна. Этот незнакомец мешал ему говорить. Людовик XIV понял его.
— Не беспокойтесь, — сказал он, — это господин д'Артаньян. Неужели вы не узнали господина д'Артаньяна?
Тут Кольбер и д'Артаньян взглянули друг на друга. Д'Артаньян смотрел открыто, сверкающими глазами, Кольбер исподлобья и недоверчиво. Откровенное бесстрашие одного не понравилось другому; подозрительная осторожность финансиста не понравилась солдату.
— А! Вы изволили совершить славный подвиг в Англии, — сказал Кольбер и слегка поклонился.
— А! Вы изволили спороть серебряные галуны с мундиров швейцарцев, сказал гасконец. — Похвальная экономия! — и низко поклонился.
Интендант думал смутить мушкетера; но мушкетер прострелил его навылет.
— Господин д'Артаньян, — сказал король, не заметивший всех этих оттенков, которые Мазарини тотчас бы уловил, — речь идет о людях, которые обокрали меня. Я велел арестовать их и теперь выношу им смертный приговор.
— О! — воскликнул д'Артаньян, вздрогнув.
— Вы хотите сказать…
— Нет, ваше величество, это меня не касается.
Король хотел уже подписать бумагу.
— Ваше величество, — начал Кольбер вполголоса, — предупреждаю, что если пример и надо показать, то исполнение приговора может натолкнуться на препятствия.
— Что такое?
— Не забывайте, — спокойно сказал Кольбер, — что тронуть этих людей значит тронуть суперинтендантство. Оба негодяя, оба преступника, о которых идет речь, — близкие друзья одного видного лица, и в день их казни, которую, впрочем, можно устроить в тюрьме, могут возникнуть беспорядки.
Людовик покраснел и повернулся к д'Артаньяну, который покусывал усы, презрительно улыбаясь.
Людовик XIV схватил перо и подписал обе бумаги, принесенные Кольбером, с такой поспешностью, что рука у него задрожала. Потом он пристально взглянул на Кольбера и сказал ему:
— Господин Кольбер, когда будете докладывать мне о делах, избегайте по возможности слова «препятствия» Что же касается слова «невозможно», не произносите его никогда.
Кольбер поклонился, досадуя, что получил такой урок при мушкетере. Он хотел уже выйти, но, желая загладить свою ошибку, прибавил:
— Я забыл доложить вашему величеству, что конфискованные суммы простираются до пяти миллионов ливров.
«Мило!» — подумал д'Артаньян.
— А сколько всего у меня в казне? — спросил король.
— Восемнадцать миллионов ливров, ваше величество — отвечал Кольбер с поклоном.
— Черт возьми! — прошептал д'Артаньян. — Бесподобно!
— Господин Кольбер, — сказал король, — пройдите по той галерее, где ждет господин Лион, скажите ему, чтоб он принес бумаги, которые он приготовил… по моему приказанию.