Виконт де Бражелон или десять лет спустя
Шрифт:
— Нельзя было, сударь. Я только сию минуту освободился.
— В Париже спокойно?
— Совершенно спокойно, Париж не роптал на последний налог.
— Понимаю: вы хотели сперва удостовериться, как будет принят налог, и только потом явиться на наш праздник.
— Все же я немного запоздал. Поэтому я обращаюсь к вам, сударь, с просьбой ответить мне, в замке ли король и могу ли я увидеть его сегодня же или должен буду подождать до завтра.
— Мы потеряли из виду короля с полчаса назад, — отвечал шевалье.
— Может быть, он у принцессы? — спросил Фуке.
— Не думаю, потому что я встретился с принцессой, возвращавшейся домой по малой лестнице; если только этот дворянин, с которым вы столкнулись не был сам король…
И шевалье сделал паузу, ожидая, что услышит сейчас имя человека, которого он преследовал.
Но Фуке ответил:
— Нет, сударь, это был не король.
Разочарованный шевалье поклонился, но при этом еще раз осмотрелся кругом и, заметя г-на Кольбера в группе каких-то людей, сказал суперинтенданту:
— Вот там, под деревьями, стоит человек, который даст вам более точные сведения, чем я.
— Кто он такой? — спросил Фуке, слабые глаза которого плохо видели в темноте.
— Господин Кольбер, — отвечал шевалье.
— Вот как! Тот человек, который разговаривает с факельщиками, и есть господин Кольбер?
— Он самый. Он отдает распоряжения по поводу завтрашней иллюминации.
— Благодарю вас, сударь.
И Фуке сделал движение, показывавшее, что он узнал все, что ему было нужно.
После этого шевалье, который, напротив, ничего не узнал, удалился с низким поклоном. Когда он отошел, Фуке, нахмурившись, о чем-то задумался. Арамис посмотрел на него с сожалением и грустью.
— Неужели, — сказал он, — вас волнует даже имя этого человека? Несколько минут тому назад вы были веселы и довольны и вдруг помрачнели от одного вида этого ничтожества. Неужели, сударь, вы перестали верить в свою звезду?
— Перестал, — печально вздохнул Фуке.
— Да почему же?
— Потому, что я слишком счастлив в данную минуту, — отвечал Фуке дрожащим голосом. — Ах, дорогой мой д'Эрбле, вы такой ученый, вы, наверное, знаете историю некоего самосского тирана. Что мне бросить в море, чтобы предотвратить надвигающееся несчастье? Ах, повторяю вам, друг мой, я слишком счастлив, так счастлив, что не желаю ничего больше того, что у меня есть… Я поднялся так высоко… Вы знаете мой девиз: Quo non ascendam 18 . Я поднялся так высоко, что мне остается только спускаться. Следовательно, мне совершенно невозможно верить в улучшение моей судьбы, ибо я достиг всего, что может желать человек.
18
Чего только я не достигну! (лат.).
Арамис улыбнулся, устремив на Фуке свой ласкающий и острый взгляд.
— Если бы я знал, в чем состоит ваше счастье, — сказал он, — то, может быть, опасался бы вашей опалы, но вы относитесь ко мне как к истинному другу, то есть находите, что я гожусь и в несчастье. Я этим очень дорожу. Но мне кажется, я заслужил также и то, что время от времени вы будете делиться со мной вашими удачами, чтобы и я мог порадоваться им, так как вы знаете, что они мне дороже моих собственных.
— Дорогой прелат, — засмеялся Фуке, — секреты мои слишком нечестивы, чтобы я мог доверить их епископу, каким бы светским человеком он ни был.
— Вот глупости! А если как на исповеди?
— Ах, мне пришлось бы слишком много краснеть, если бы вы были моим духовником.
И Фуке снова вздохнул.
Арамис еще раз взглянул на него с той же улыбкой.
— Скрытность, — сказал он, — большая добродетель.
— Тише, — перебил его Фуке. — Вон та ядовитая тварь узнала меня и идет к нам.
— Кольбер?
— Да, отойдите в сторонку, дорогой д'Эрбле; я не хочу, чтобы этот пролаза видел нас вместе, а то он возненавидит и вас.
Арамис пожал ему руку.
— На кой мне дьявол его дружба? — удивился он. — Разве у меня нет вас?
— Да, но, может быть, когда-нибудь меня не станет, — грустно ответил Фуке.
— Ну, если такое время наступит, — спокойно заметил Арамис, — мы попробуем обойтись без дружбы господина Кольбера или же не станем обращать внимания на его ненависть. Но скажите мне, дорогой Фуке, почему вы, вместо того чтобы разговаривать с этим подхалимом, как вы его назвали, от беседы с которым я не вижу никакой пользы, — почему вы не отправитесь прямо к королю или, по крайней мере, к принцессе?
— К принцессе? — рассеянно проговорил суперинтендант, погрузившись в воспоминания. — Да, разумеется, к принцессе.
— Вспомните, — продолжал Арамис, — переданную нам новость о больших милостях, которыми стала пользоваться принцесса в последние два-три дня.
Мне кажется, что в ваших планах и в наших общих интересах вам следует поухаживать за приятельницами его величества. Это единственное средство поколебать укрепляющийся авторитет господина Кольбера. Ступайте же как можно скорее к принцессе и заручитесь ее поддержкой.
— Но вполне ли вы уверены, — возразил Фуке, — что в настоящее время король увлечен именно ею?
— Если стрелка повернулась, то разве только с сегодняшнего утра! Ведь вы знаете, у меня своя полиция.
— Прекрасно. Я иду сейчас же и на всякий случай прибегну к моему испытанному средству: вот к этой паре великолепных старинных камей в оправе из брильянтов.
— Я видел их: прекрасная редкостная вещь!
Тут беседа их была прервана лакеем, который вел за собой курьера.
— Для господина суперинтенданта, — громко объявил курьер, подавая Фуке письмо.
— Для его преосвященства епископа ваннского, — чуть слышно сказал лакей, вручая письмо Арамису.
Так как у лакея был факел, то он стал между суперинтендантом и епископом, чтобы оба могли читать одновременно.
При виде мелкого убористого почерка на конверте Фуке радостно вздрогнул; только те, кто любит или любил, поймут его беспокойство, сменившееся радостью. Он быстро распечатал письмо, в котором заключались такие слова:
«Всего час, как я рассталась с тобой, и уже целую вечность я не говорила тебе: люблю тебя»