Виконт де Бражелон или десять лет спустя
Шрифт:
— Кончайте скорее, — нетерпеливо перебила его Монтале. — Сюда могут прийти.
— Кончать? Да я только начал. У меня есть еще три важных пункта.
— Он положительно уморит меня своей фламандской флегматичностью, вскричала Монтале.
— А вы совсем собьете меня с толку вашей итальянской живостью. Итак, я вам сказал, что наши влюбленные будут посылать друг другу целые тома.
Но что же из этого?
— А то, что ни одна из наших дам не может хранить получаемых писем.
— Без сомнения.
— И то, что господин де Гиш тоже не решится хранить полученные им письма.
— Вероятно.
— Значит, я буду хранить всю эту переписку у себя.
— Это совершенно невозможно, — сказал Маликорн.
— Почему же?
— Потому, что вы не дома; потому, что у вас общая комната с Лавальер; потому, что комнату фрейлин частенько осматривают и обыскивают; потому, что королева ревнива, как испанка, и королева-мать ревнива, как две испанки, и, наконец, принцесса ревнива, как десять испанок…
— Вы кое-кого забываете.
— Кого?
— Принца.
— Я говорил только о женщинах. Итак, перенумеруем. Номер первый принц.
— Номер второй — де Гиш.
— Номер третий — виконт де Бражелон.
— Номер четвертый — король.
— Король?
— Конечно, король; он не только самый ревнивый, но и самый могущественный из всех.
— О, дорогая!
— Дальше!
— В какое же осиное гнездо вы попали!
— А вы хотите идти за мной?
— Конечно, хочу. Однако…
— Однако…
— Однако, пока есть еще время, я думаю, было бы благоразумнее вернуться.
— А я, напротив, думаю, что было бы благоразумнее сразу же овладеть всеми этими интригами.
— Вы не справитесь.
— С вашей помощью я справлюсь и с десятью. Это моя стихия, дорогой мой. Я создана для придворной жизни, как саламандра создана, чтобы жить в огне.
— Ваше сравнение нисколько не успокаивает меня, дорогая. Я слышал от очень ученых людей, что, во-первых, саламандр не существует, а во-вторых, если бы они и существовали, то выходили бы из огня совершенно изжаренными.
— Ваши ученые, может быть, отлично знают все, что касается саламандр, но они не скажут вам того, что я сейчас скажу, а именно: Оре де Монтале меньше чем через месяц суждено стать первым дипломатом при французском дворе!
— Пожалуй, но при условии, что я буду вторым.
— Идет; союз наступательный и оборонительный, разумеется.
— Только остерегайтесь писем.
— Я буду отдавать их вам, по мере того как они будут поступать ко мне.
— Что скажем мы королю о принцессе?
— Что принцесса все еще любит короля.
— Что скажем мы принцессе о короле?
— Что она поступит весьма опрометчиво, если не будет щадить его.
— Что скажем мы Лавальер о принцессе?
— Что вздумается. Лавальер наша.
— Наша?
— Вдвойне.
— Как так?
— Во-первых, благодаря виконту де Бражелону.
— Объяснитесь.
— Надеюсь, что вы не забыли, что господин де Бражелон писал много писем мадемуазель де Лавальер.
— Я ничего не забываю.
— Эти письма получала я, и я их прятала.
— Значит, они у вас?
— У меня.
— Где же — здесь?
— О нет, они в Блуа, в знакомой вам комнатке.
— Милая комнатка, комнатка, наполненная любовью, преддверие дворца, в котором я когда-нибудь поселю вас! Но простите, вы говорите, что все эти письма в той комнатке?
— А вы не прятали их в шкатулку?
— Конечно, в ту самую шкатулку, куда я прятала письма, полученные от вас, и мои собственные письма, когда дела или развлечения мешали вам приходить на свидание.
— Отлично! — воскликнул Маликорн.
— Почему вы так довольны?
— Потому, что мне не придется ездить за письмами в Блуа. Они у меня здесь.
— Вы привезли шкатулку?
— Она была мне дорога, потому что она ваша.
— Так храните ее хорошенько. В шкатулке есть документы, которые впоследствии будут стоить очень дорого.
— Я это знаю. Именно поэтому я смеюсь, и смеюсь от всего сердца!
— Теперь последнее слово.
— Почему же последнее?
— Нам нужны будут помощники?
— Никаких.
— Лакеи, горничные?
— Нет, никого. Это не годится. Вы сами будете отдавать письма и сами получать их. Никаких обид! Если господин Маликорн и мадемуазель Ора не будут устраивать свои дела сами, то дела эти попадут в чужие руки.
— Вы правы. Но что такое происходит у господина де Гиша?
— Ничего; он открывает окно.
— Бежим скорее!
И оба исчезли; заговор был составлен.
Действительно, в комната графа де Гиша открылось окно. Но это он сделал не только для того, чтобы, как предположили бы несведущие, постараться увидеть тень принцессы через занавески; графа волновали не одни только любовные чувства.
Как мы уже сказали, к нему только что приехал курьер, посланный Бражелоном. Бражелон писал де Гишу. Граф дважды перечитал письмо Рауля, которое произвело на него глубокое впечатление.
— Странно! Странно! — шептал он. — Какими могучими средствами судьба влечет людей к цели!
И, отойдя от окна, — поближе к свету, он в третий раз перечитал это письмо, строки которого жгли его мозг и глаза.
«Кале,
Дорогой граф!