Виктор Курнатовский
Шрифт:
На другое утро у дома Романова вновь появился полицмейстер Березкин. Он принялся уговаривать ссыльных спустить флаг. Кроме того, он сообщил, что дело о кутайсовских циркулярах «кажется, решается в угодную для ссыльных сторону». Но романовцы не поверили полицмейстеру. Ежедневно в шесть часов утра они поднимали над домом флаг и опускали его только на ночь.
28 февраля выйти на разведку в город решился Лев Львович Никифоров. Его долго отговаривали: «У вас такая представительная фигура, что полицейские немедленно обратят на вас внимание»… Крайне обидчивый Никифоров решил, что его подозревают в попытке дезертировать. Он дал понять, что именно так расценивает нежелание товарищей
В тот же день на разведку в город, а также с поручением раздобыть продукты направили еще двоих: Бодневского и Лурье. Лурье имел большой опыт в конспиративной деятельности. Он не раз обводил полицию вокруг пальца. Обманул ее и на этот раз.
Дом Романова выходил на набережную. Выследив момент, когда по берегу Лены проходил обоз, загородивший на несколько минут от полицейских постов забор, Бодневский и Лурье отодвинули в заборе одну из досок и прошли за гружеными санями до Мало-Базарной улицы. Там они смешались с прохожими. Им удалось купить десять пудов печеного хлеба, масла и другие продукты. В полдень зашли к знакомому ямщику и попросили приготовить двое саней, запряженных парой и тройкой лошадей.
— Званы на свадьбу в селе Тулугинцы, — соврал Бодневский.
Рассчитались с ямщиком и попросили его держать коней в упряжке. Затем с помощью, двух ссыльных, находившихся на воле, они спрятали купленные продукты в одной из надежных квартир. Закончив работу, вышли из дому и буквально наткнулись на полицейского.
— Вы не встречали политических из дома Романова? — спросил их страж порядка.
— Нет, а зачем они вам?
— Если увидите, — ответил полицейский, — скажите, пусть зайдут за письмами в участок.
Бодневский и Лурье переглянулись: они тотчас разгадали ловушку…
— Думают, что романовцы дурачье!
Подождали пока полицейский отошел на значительное расстояние и, спрятавшись за углом, начали наблюдать за домом, где оставили продукты. Через некоторое время показался тот же полицейский. Он вошел во двор, но скоро вернулся, явно разочарованный.
— Ничего, — сказал Бодневский. — Смелость города берет! Наверное, за этим домом перестанут следить и станут разыскивать нас в другом месте.
Отправились к ямщику. Ямщик сообщил, что лошади для господ ссыльных готовы. Бодневский сел в одни сани, Лурье — в другие и погнали. Вдруг их кто-то окликнул.
«Ну, пропали», — подумал Лурье.
— Да это же наши! — воскликнул Бодневский. Остановили сани. Подбежали Павел Макарович Дронов, оружейник Ашхабадского арсенала, и студент Московского университета Алексей Дмитриевич Добросмыслов. За ними торопился Мирзабек Габронидзе.
— Вы откуда здесь? — удивился Бодневский.
— Посланы вслед за вами, на случай если произойдет неудача. Нам тоже удалось купить кое-что, — ответил Дронов.
Оставив лошадей в переулке, соблюдая большую осторожность, вошли поодиночке в дом, где Бодневский и Лурье оставили мешки. Поклажу погрузили на сани. Все было в порядке. Смеркалось…
— Пожалуй, пора, — сказал Бодневский. Распахнули ворота, Габронидзе лихо присвистнул, и лошади, рванувшись с места, вихрем понеслись по обезлюдевшим улицам. Вот и Поротовская. Кое-где маячат полицейские. Остальные, видимо, ушли греться.
— Смотрите, — сказал городовой Тихомиров своим товарищам, — верхоянская почта… Бубенцы-то как звенят! Ямщики у них лихо правят.
Но он обознался… Полицейские опомнились только тогда, когда
— Двадцать пудов провизии! Да это целое богатство! — ликовали романовцы.
Когда мешки перенесли в дом, Бодневский подозвал из-за забора одного из полицейских, дал ему гривенник на водку и попросил взять лошадей и вернуть их хозяину. «Летучий отряд» открыл ворота и выпустил лошадей. Полицейские и не пытались воспользоваться благоприятным мгновением и ворваться во двор — ружья «летучего отряда» действовали на них отрезвляюще.
— Даром эта вылазка нам не обойдется, — сказал Кудрин.
— Конечно, они нам этого не простят, — согласился с ним Костюшко-Валюжанич. — Теперь надо готовиться к настоящему сражению.
И 2 марта с утра все население Романовки принялось укреплять внутреннюю часть стен бревнами, каменными плитами, всем, что можно было еще собрать на территории двора. В двенадцать часов этого памятного дня около дома появился начальник якутской воинской команды Кудельский. Он действовал вначале очень осторожно. Через щели калитки заглянул во двор. Убедившись, что там никого нет («летучий отряд» в это время был в комнатах, занимался укреплением дома), Кудельский, осмелев, прошелся мимо Романовки. Затем исчез. Но уже в два часа дня появился вновь с отрядом солдат. Из окон дома их пересчитали: в команде было двадцать три человека. За солдатами к дому приблизились полицейские. Потом подъехало много саней, груженных лесом. Солдаты и полицейские начали заваливать ворота бревнами, перегораживать улицу специально заготовленными козлами, на которые также укладывались бревна.
— Да, это уже правильно подготовленная осада, — сказал Бодневский, наблюдавший с Кудриным и Курнатовским за действиями солдат и полиции. — Но стрелять пока нельзя. Подождем, что будет.
Солдаты работали до самых сумерек. Они разобрали заплот между зданием караульной и двором Дома Романова. Некоторые из солдат вели себя чрезвычайно нагло: подходили к окнам, стучали в них, бранились площадными словами. Все это были кулацкие сынки, которых начальство опаивало водкой и сулило награду за расправу над «бунтовщиками». Но романовцы не поддались на провокации. Костюшко высказал предположение, что солдаты и полиция могут разбить стекла и, подвезя пожарные насосы, начать поливать осажденных ледяной водой. Тогда взялись за новую работу: сколотили дощатые щиты, обили их кошмой и тряпками. Потом этими щитами загородили окна и поставили возле них дежурных, которые сменялись через каждые два часа. Ночью солдаты повели себя совсем непристойно. Они начали швырять камни и осколки льда в красное знамя, пытаясь сбить его. Особенно распоясались иркутские и енисейские солдаты, набранные из казацких кулацких семей. Это они составляли тот самый конвой, который избил усть-кутскую партию политических ссыльных. Кудельский вел гнусную работу: натравливал солдат на романовцев — говорил, что конвой задерживают в Якутске из-за «бунтовщиков».
— Выходите! Из-за вас мы здесь мерзнем. Выходите подобру-поздорову, — орали полупьяные солдаты, демонстративно заряжая винтовки и целясь в окна.
Так прошла ночь. Никто в Романовке не спал. Утром вновь появился Кудельский. Кудрин, подойдя к двери дома, сквозь небольшую щель подозвал его и предупредил, что солдаты ведут себя вызывающе и что все это может плохо кончиться. Кудельский пожал плечами и ответил:
— Теперь они мне не подчинены, а переданы в распоряжение полиции.
Это была очередная ложь.