Виктор Вавич
Шрифт:
— Пустите! Пустите! — закричала Анна Григорьевна, и она старушечьими кулачками забила в стекло.
— Держи! Держи! — крикнул унтер. Часовой шагнул и, придерживая винтовку, отгреб рукой Анну Григорьевну от дверей.
— Пустите! — вырывалась Анна Григорьевна. Короткий свисток круто дернул сзади, и вот уж кто-то сзади обхватил за талию, тянет назад — квартальный.
— Я не уйду! Не уйду! — и Анна Григорьевна вырывалась, шляпка трепалась на голове, волосы лезли в глаза. Анна Григорьевна отбивалась,
— Сударыня, не скандальте! Ну-ну, не скандалить, ей-богу, в участке ночевать будешь, верно говорю.
— Пусти, — рванулась Анна Григорьевна. Но квартальный уж свистнул, и дворник подбегал от ворот.
— Отведи, отведи! — И дворник крепко и больно взял Анну Григорьевну за локоть, толкал плечом.
— Пошли-пошли-пошли! — приговаривал дворник.
Анна Григорьевна перестала рваться, она семенила ногами, покорно шла перед дворником, он вел ее по мостовой, вел уже второй квартал.
— Ну-ну, ступай, бабушка, а то будешь враз за решеткой. Иди! Иди! — дворник подтолкнул Анну Григорьевну и пустил. Сам стоял, смотрел, куда пойдет старуха.
Анна Григорьевна долго шла по мостовой, потом ступила на тротуар. Она на ходу прибирала волосы, заправляла их под шляпку. Зашла в какой-то подъезд, поправила на себе пальто. Вышла. Пригладила прическу перед витриной магазина. На углу села на извозчика.
— На Соборную площадь, — ровным голосом сказала Анна Григорьевна.
«Как, как ее по отчеству?» — Анна Григорьевна вдруг дернула за пояс извозчика:
— Стой!
Анна Григорьевна соскочила.
— Сейчас, я в магазин, жди! — она проюлила сквозь прохожих в книжный магазин, знакомые приказчики кланялись. — Адрес-календарь, ради Бога, скорее.
Ей совали, — сейчас закрываем, мадам Тиктина, — без пяти одиннадцать.
— Андреевна, Андреевна!! — шептала Анна Григорьевна на ходу.
Но Анна Григорьевна уж летела к выходу. У полицмейстерского дома Анна Григорьевна остановила извозчика.
Городовой прохаживался у освещенных дверей. Анна Григорьевна неспешной походкой шла к дверям.
— Голубчик! — окликнула самым гостиным, самым дамским голосом городового Анна Григорьевна. Городовой бойко подшагнул.
— Голубчик! Доложи Варваре Андреевне, что госпожа Тиктина, — и Анна Григорьевна тыкала вниз серебряным рублем. Городовой быстро спрятал рубль в руке.
— Не могу-с от дверей отлучаться, извольте сами позвонить, пройдите наверх.
«Дождь, дождь! — обрадовалась Анна Григорьевна. — Когда я шла сдавать первую часть фонетики — дождь, и как частливо вышло», — и вспомнилась на миг мокрая панель на Десятой линии и волнение, когда не чувствуешь походки, и Анна Григорьевна поднималась по ковровой лестнице. Нажала звонок. Перекрестилась.
— Варвару Андреевну можно видеть? Доложите,
Горничная ушла. Анна Григорьевна огляделась и быстро перекрестилась еще раз. И в тот же миг горничная из дверей сказала:
— Просят. Пройдите за мной.
Анна Григорьевна шла по незнакомым натертым полам и по мебели, по буфету хотела скорей узнать, какая, какая она, эта полицмейстерша; она носом тянула запах этой квартиры, и беспокойный запах духов слышала Анна Григорьевна в коридорчике — горничная стукнула в дверь.
— Войдите! — здоровый, кокетливый голос, и точно то же, что говорил голос, Анна Григорьевна увидела.
Хорошенькая румяная женщина с веселым любопытством глянула с диванчика. Она даже не привстала, а снизу рассматривала Анну Григорьевну во все глаза, ждала сейчас интересного.
— Садитесь! — хлопнула Варвара Андреевна по диванчику рядом с собой. — Это вы мать того студента, что Вавич арестовал? Ну рассказывайте, рассказывайте, — и полицмейстерша усаживалась поудобней. — Слушайте, это правда, что он убил Сороченку, городового Сороченку? — и полицмейстерша вытянула вперед сложенные губки, будто сейчас скажет «у»!
Анна Григорьевна, задохнувшись, смотрела, секунду молчала и вдруг бросилась на пол на колени.
— Господи, если вы женщина, если есть у вас сердце, женское сердце… Я ведь мать, клянусь вам всем, что есть дорогого, кровью моей клянусь — он не убийца, мой сын не убийца, он никого не убивал, клянусь вам, чем хотите, — и Анна Григорьевна сдавила руки, прижала к груди, хрустнули пальцы.
Варвара Андреевна откинулась назад и блестящими любопытными глазами глядела, что будет дальше.
— Нельзя, нельзя, чтоб сына моего… — задыхалась Анна Григорьевна, — пове… повесили. Нет! Этого не может, не может быть, — и она сложенными руками ударила по коленям Варвару Андреевну. — Варя! Варенька!! — вдруг вскрикнула Анна Григорьевна, на миг испугалась: порчу, кажется, порчу, а все равно! — Никогда, никогда, — мотала головой Анна Григорьевна.
— Нет, нет, — сказала вдруг Варвара Андреевна, — садитесь, садитесь, я боюсь… вам нехорошо станет. — Она потянулась к звонку.
— Не надо! Умоляю! — схватила ее за руку Тиктина и прижала эту руку к губам, со страстью всасывалась в нее поцелуем.
— Садитесь, садитесь, — не отрывала руки Варвара Андреевна. Другой рукой она подталкивала старуху под локоть. — Ваш сын юрист? Он что же…
— Нет, нет, он естественник, он хороший, милый мальчик. Он учится, — говорила, перебивала себя Анна Григорьевна, вся в слезах.
— Мальчик? А он-то героем каким тут. Вообразите, — перебивала Варвара Андреевна, — он так тут рассказывал, будто кавказского абрека схватил. А револьвер?