Виктор! Виктор! Свободное падение
Шрифт:
Первые несколько дней Мортен наслаждался жизнью. В новых условиях он чувствовал себя великолепно, в полной безопасности. Прогуливаясь по улицам, он рассматривал витрины магазинов, заходил в закусочные и рестораны в Эрлс Корт, всем своим видом демонстрируя живейший интерес ко всем и вся. Самым главным для него сейчас было завязать контакты, проникнуть в здешнее общество, стать посвященным. Он даже выдумал историю Питера Кокрейна в расчете на тех, с кем ему предстоит знакомиться: родился в Бирмингеме, воспитывался и вырос за границей в Германии и Скандинавии. Лондон, с которым ему пришлось познакомиться только теперь, произвел на него весьма благоприятное впечатление. Вероятно, теперь он обоснуется здесь всерьез и надолго. Ему удалось скопить довольно значительную сумму денег, которой должно хватить на первое время. А между тем он будет потихоньку зондировать почву, оставаясь при этом открытым для любых интересных предложений.
История вроде бы была подходящей — звучало вполне убедительно и достаточно банально. Тут была лишь одна загвоздка — до сих пор он не встретил никого, кто захотел бы ее выслушать. Или, точнее, не сошелся ни с кем настолько, чтобы возникла необходимость ее рассказывать. Здесь, в Вест Кенсингтоне, люди предпочитали сохранять определенную дистанцию. Каким-то образом интуитивно угадывали в нем чужака.
Быть может, из-за того, что и сам он ощущал себя здесь чужим? Все свои сознательные годы Мортен страдал от неприятного ощущения, что он как-то выпадает из общей картины, ведет себя не так, как большинство окружающих, что есть в нем что-то такое, что заставляет людей шептаться у него за спиной. Кари называла это манией преследования. Типичным примером самой настоящей паранойи — недаром он с таким упорством стремился перебраться в Англию.
Чушь!
Мортен поднес к губам стакан с виски и снова взглянул на экран. Там бело-голубые — итальянцы — провели опасную контратаку, однако удар Грациани пришелся значительно выше ворот. «Нет, такой команде нечего и думать стать чемпионом», — решил он.
Может, следует посорить деньгами, показать, что он человек состоятельный? Может, тем самым он сумеет завоевать доступ туда, куда так хочет попасть? Что ж, чемодан по-прежнему полон. Он очутился почти в такой же ситуации, что и герой одной из сказок X.К. Андерсена, купеческий сын, у которого было полным-полно друзей из-за его несметного богатства. Когда же золотые подошли к концу, друзья моментально исчезли, словно мухи во время дождя. Тогда купеческий сын сел в пустой сундук и чудесным образом перенесся в Турцию во дворец султана. Там он начал рассказывать такие изумительные сказки, что султан пообещал выдать за него замуж свою дочь принцессу… Да нет, тут все не так просто. Мортен продолжал снимать деньги со счета на имя мистера Кокрейна и пока еще не выработал окончательного плана по размену почти двадцати тысяч фальшивых десятифунтовых купюр.
А может, просто чувствуется его принадлежность к другому классу? Может, по нему заметно, что он блефует, тщетно пытаясь удовлетворять всем требованиям данного общества? Или что-то не так в его английском костюме, который он столь тщательно подбирал? Наверное, не стоило выдавать себя за технического консультанта, нужно было выбрать что-нибудь более значительное. Или все это дело времени, и необходимо запастись элементарным терпением? Он побывал во многих пабах, но ни один из них не показался ему подходящим с точки зрения собиравшейся там публики. Из тех, с кем он встречался здесь, практически никто или лишь очень немногие относились к тому обществу, влиться в которое он мечтал. К редким исключениям относилась и его встреча в антикварном магазинчике с неким Брайаном Шримптон-Джонсом.
Когда этот холеный, безукоризненно одетый джентльмен лет пятидесяти пригласил его в свой клуб, Мортену показалось, что он наконец-то поймал жар-птицу. «Разумеется, — рассудил он, — в подобном районе клуб — единственное место, где можно завязать нужное знакомство». Тем не менее, первое же посещение клуба его разочаровало. Правда, Шримптон-Джонс представил его владельцу пивоваренного завода, а также члену палаты общин, однако, за исключением нескольких вежливых фраз, произнесенных сквозь едва раздвинутые губы, никто из них не обнаружил ни малейшего желания сойтись поближе с мистером Кокрейном. Сам же клуб оказался в точности таким, каким он его себе и представлял. Поданный обед был вкусен, красное вино — в меру охлажденное. После обеда все разошлись по прокуренным салонам, большинство сразу же спряталось за «Файненшл Таймс» или просто «Таймс». Сонная атмосфера навевала на Мортена жуткую скуку, к тому же оказалось, что от Брайана Шримптон-Джонса не приходится ждать ничего, кроме пустопорожней болтовни и беспричинного хихиканья. Его страстью были крикет и ловля бабочек, а как раз в этих классических дисциплинах познания Мортена равнялись нулю. По дороге домой Шримптон-Джонс в торжественных выражениях заверил гостя, что, если тот подольше проживет в Эрдли Кресент, то ему наверняка предложат стать членом этого уважаемого клуба. Мортен же про себя твердо решил, что подобное предложение он встретит вежливым отказом.
Может, всему виной его английский? Несмотря на врожденную способность к языкам, невозможно в одночасье в совершенстве овладеть английским: полностью освоить словарный запас, привыкнуть к точным, сжатым формулировкам, постичь все прочие скрытые нюансы. Иногда ему приходилось подыскивать слова, что было чертовски неприятно. Оказывается, вовсе недостаточно прочесть больше английских книг, чем обычный рядовой норвежец, или же просиживать часами перед телевизором, смотря программы из Англии. Если хочешь полностью англифицироваться, то обязан писать и разговаривать по-английски. Ежедневно разговаривать с людьми.
Хуже всего было то, что Мортен, как выяснилось, терпеть не мог просто болтать. Он по-прежнему страдал от невольного ощущения, что все как-то странно смотрят на него, если не прямо в лицо, то, по крайней мере, за спиной. Снова это отвратительное ощущение, от которого он, казалось, совсем уже было избавился, снова неосознанный страх, называемый Кари манией преследования. Утешало одно — он прекрасно сознавал, что вся эта паранойя не что иное, как плод его больной фантазии. Следовательно, с ней можно в итоге справиться.
Да и, в конце-то концов, на что ему, спрашивается, это общество? Ну, предположим, удастся все же проникнуть в круг «избранных». Неужели же он будет чувствовать себя своим в этой толпе снобов? Неужели стоит насиловать свой интеллект лишь для того, чтобы следовать всем этим условностям, над которыми он сам же в глубине души смеется?
Однако и просто туристом себя здесь чувствовать ему вовсе не хотелось. Первенство национальной футбольной лиги уже окончилось, правда, это его не особо расстраивало. Английский футбол не доставлял Мортену особого удовольствия: заставить себя стать поклонником одной из команд было выше его сил. Ведь подобного рода преданность подразумевает сопричастность, а как раз ее-то и не хватало новоиспеченному мистеру Кокрейну. Несколько раз он даже ловил себя на совсем уж абсурдной мысли, что ему недостает кого-то, перед кем можно излить душу — а именно, Кари.
Единственной женщиной, до сих пор побывавшей в его квартире, была некая Мэри Томпкинс, но и с ней его постигло разочарование. Она была тупа как черепаха, а в постели — сущее бревно (про себя он почему-то прозвал ее Мэри Поппинс). Вдобавок от нее оказал ось не так-то просто отделаться; он никак не мог донести до ее сознания, что между ними не может быть ничего общего. Единственным стремлением в жизни мисс Томпкинс были деньги. Ну это-то, предположим, он еще мог как-то понять, тем не менее деньги — еще не все. Он искренне сожалел, что не смог ее переделать, — ведь в сущности он чувствовал себя весьма и весьма одиноким.
Мортен поднялся, выключил телевизор и подошел к окну. Перед домом на улице остановился «роллс-ройс», и из него вышел важного вида господин, лицо которого выражало глубокое убеждение в собственной значимости. Не к такому ли идеалу он, Мортен, стремился? Стать одним из этих самодовольных, самоуверенных… Но ведь и у этого, важного, вполне могла вскрыться язва желудка.
Он вынужден был признать, что не хватает ему не только людей одного с ним круга, но и какого-то осмысленного занятия. В свое время он так и не обзавелся никаким мало-мальски подходящим хобби. Мечтая о свободе, он даже как-то не задумывался, чем, собственно, станет заниматься, достигнув ее. Были бы деньги, а там… Господи, да что же это такое творится, неужели же он дожил до того, что ему не хватает работы?! В таком случае зря он перебрался в Англию. В стране, где уровень безработицы достигает десяти процентов, шансы его невелики. Кроме всего прочего, и разрешения на работу здесь у него нет. Это, кстати, напомнило ему, что срок разрешения на пребывание в Англии, выданного Гюлльхаугу, истекает в конце августа. Возможно, конечно, ему удастся продлить его еще на шесть месяцев, но ведь до бесконечности так продолжаться не может. Рано или поздно Питеру Кокрейну придется добывать себе все необходимые документы; удостоверения личности с вокзала Виктории было явно не достаточно. Чтобы стать полноправным гражданином, ему следовало внедриться во всю социальную систему английского общества: подкупить какого-нибудь оператора компьютерной системы, чтобы он внес его имя и прочие данные в гражданский, страховой и разные другие регистры и так далее — то есть, образно говоря, вдохнул в него жизнь. Достать паспорт Кокрейну было бы делом вовсе не невозможным, как говаривал Фредерик Форсайт, однако даже это еще отнюдь не давало ему возможности автоматически стать полноправным гражданином Великобритании и занять устойчивое положение в обществе. Да и как выйти на тех, кто помог бы ему в этом? В детективных романах все выглядело относительно легко: если человек был попроще, он шел в Сохо или Уайтчепл, те же, кто вращался в высших кругах, обращались в Сити или по определенным адресам в Бэконсфилде.