Виктория Света
Шрифт:
– Как же мне погано… Вик, будь другом, дай водички. Только похолоднее.
– Пила? – деловито осведомилась Виктория, неспеша отправляясь к мини-бару, встроенному в нишу книжного шкафа.
– Да что ты мне все: пила, пила!.. Нет, конечно. Последствие стресса, наверно. Или погода меняется. Да откуда я знаю, что со мной, что ты пристала.
Виктория бросила на нее встревоженный взгляд. Может, Светику врача надо, может, у нее гипертонический криз, а Вика ее подкалывает. Но, приметив ярко-алый лак на Светиковых ноготочках, сменивший вчерашний сиреневый, а на пальчиках золотые перстеньки с бриллиантами,
– Свет, я пойду уже, – сухо произнесла Виктория, передумав что-то там у Клинкиной выпытывать. – Позвоню, как все кончится.
Светка ничего не ответила. Она была занята тем, что растворяла в стакане воды какую-то шипучую таблетку, аспирин, наверно. А говорит – не пила.
В приемной уже торчал Игорь Коренев, и Викторию это не удивило. Опершись ладонями в край Алевтининого стола и несколько подавшись вперед, чтобы подчеркнуть доверительный статус беседы, родственник Геры Алексеевича что-то втолковывал секретарше. Вика расслышала его озабоченный баритон: «Нужно же определиться с похоронами… Мать беспокоится… Тетя Полина звонила, и дядя Слава, а мы не знаем, что ответить…»
Ясно, стервятники сбиваются в стаю. Вот же их сюрпризец ждет неслабый.
Вика подхватила со своего стула рюкзачок и, кивнув Алевтине то ли на прощание, то ли в знак расположения, бодро двинулась на выход.
– Пообедать решили? – полюбопытствовала Маслова, невежливо задвинув Игорёшу.
Тот моментально выпрямился и, демонстративно не обращая внимания на Вику, принялся изучать картину, висящую над секретарским столом. На полотне был изображен букет сирени в глиняной крынке на фоне занавески в цветочек, а также два гигантских бордовых яблока на кружевной салфетке, привалившихся к крынке. Яблоки, видимо, были из супермаркета.
– Сначала работа, потом еда, – весело проговорила Вика и вышла из приемной.
Панин был великолепен. Во-первых, машина. Виктория не слишком разбиралась в марках авто, но экипаж, возле которого стоял и во весь рот улыбался зам по науке, тянул на высокое звание «феррари». Водитель соответствовал экипажу – холеный, уверенный в себе моложавый самец темного окраса, одетый в ослепительно-белую батистовую рубаху и светло-серые брюки. С виду не скажешь, что зануда-ученый. Скорее – заматеревший мажор, прожигающий деньги, доставшиеся по наследству от папеньки-миллионщика.
– Госпожа Демидова! – окликнул он Вику, когда та вышла из дверей почтового отделения и направилась в противоположную от оживленного проспекта сторону, намереваясь исчезнуть из поля зрения здешних и тамошних таксистов. Любой из них будет рад с ветерком прокатить девушку, куда ей пожелается, как только девушка свое пожелание выразит. Но Виктории предстоит рандеву с эксклюзивным извозчиком, и никакие случайные личности не должны тому помешать.
«Все-таки Панин, – почти не удивилась она, оглянувшись на голос. – Напрасно я к Светке с иронией».
Вот теперь начнется собственно работа, а до того была прелюдия. Больше часа Вика старательно изображала нерадивую служащую, которой наплевать на срочность поручения. Неспеша она прошлась по Новому Арбату, заглянула в книжный, потом в косметику,
Того, кто, предположительно, сейчас за ней наблюдает, не должно удивить, что для хранения важной улики Галактионов арендовал обычный абонентский ящик в обычном почтовом отделении. Хорошее место, незаметное, но охраняемое и всегда под присмотром видеокамер.
– Ехал мимо, а тут вы. Могу подбросить. Не стесняйтесь, садитесь.
Панин радушно распахнул переднюю пассажирскую дверь. Виктория, поколебавшись, подошла. Помедлив, неловко забралась внутрь салона, стараясь при этом не шарить глазами по сторонам, чтобы отыскать машину Свиридова.
Панин захлопнул ей дверцу, обошел автомобиль с капота, устроился за рулем. Вика стесненно проговорила:
– Спасибо, Виталий Михайлович. Однако вы меня застали врасплох. Мне следовало бы отказаться. Но я действительно устала. До ближайшего метро, хорошо? Или до какого вам будет удобнее.
– Зачем отказаться? – с веселым удивлением спросил Панин, поворачивая ключ зажигания.
– Ну как… Кто я, а кто вы… И мы незнакомы, – заключила Вика.
– Пустяки, мы знакомы. Вы же назвали меня по имени и отчеству, не так ли? И потом, это все неважно. Не буду далее притворяться, у меня к вам дело. Приватное до невозможности, – Панин мельком взглянул на пассажирку и заговорщицки подмигнул. – Поэтому больше никто нам не нужен, никаких третьих лиц. Сейчас мы от них избавимся. Вы не возражаете?
Вика сделала недоуменное лицо и пожала плечами. Она начинала кое-что понимать, но не хотела в это верить.
Поколесив в переулках Арбата и проскочив Садовое на желтый, Панин погнал машину по набережным, рискованно маневрируя в потоке. Вика пискнула: «Зачем мы так едем?», но зам по науке взглянул на нее, и она осеклась. Взгляд у Панина был веселый и с сумасшедшинкой.
Когда вместо пафосных бизнес-центров, ресторанов, банков и модных бутиков за окном замелькали жилые высотки, гонка закончилась. Панин зарулил в один из дворов типовой современной застройки и заглушил двигатель в парковочном кармане между площадкой со спортивными тренажерами и бойлерной, обильно украшенной граффити на тему Бородинского сражения.
– Вам известно, что за вами следили, госпожа Демидова?
– Вы на себя намекаете, господин Панин?
Он рассмеялся:
– Отнюдь, мисс. Я следил не за вами. Я следил за вашим «пастухом», благодаря чему и смог на вас выйти. Повторю вопрос: вам известно, что за вами велось наблюдение от самой проходной?
– Вы меня удивили, – ответила Вика.
– То есть вы не в курсе. Ну, а я, представьте, предполагал, что наша умнейшая пошлет Сёму приглядывать за вами. Не доверяет она вам, Виктория. На что я, собственно, и рассчитывал, спасибо им обоим. Если бы Сёма не обосновался у почты задолго до вашего появления, я бы мог подумать, что вы решили между делом пожилой родственнице открыточку послать. А раз Сёма в засаде, то и сомнений никаких. Однако и мне не мешает принять меры, согласны? Иначе, какой же это приватный разговор получится? Вот, взгляните-ка, что у меня есть. Это чтобы никто уши не грел, пока мы с вами беседовать будем.