Вильгельм Завоеватель

Хейер Джорджетт

Но эта хитрость сильно навредила и самим норманнам. Многие из тех, кто изображал отступление и помчался вниз по склону в искусственном беспорядке, вскоре оказались в беспорядке реальном. Глубокая канава у самого основания холма, скрытая зарослями кустарника и глыбами торфа, оказалась прямо на пути отступающей конницы, и всадник за всадником норманны стали падать в неё до тех пор, пока канава не наполнилась телами барахтающихся людей, пытающихся выбраться друг из-под друга. Всадники из задних рядов, не в состоянии остановить своих коней, мчались прямо по живым людям, ломая им кости, круша черепа. Те же, кто оказался на дне канавы, умирали от удушья, их тела сплющивались под тяжестью тех, кто был сверху.

Возглас

ликования донёсся со стороны саксов. Их ряды сильно поредели, но вокруг штандартов воины стояли плотным кольцом. Канава наполнилась телами мёртвых, бруствер был полностью разрушен, но стена щитов всё так же преграждала путь нормандскому войску.

Теперь атаковали английский центр. Одно наступление следовало за другим, нормандская конница бросалась вперёд через переполненную канаву, давя мёртвые тела. Копья и мечи скрещивались с топорами, линия саксов отступала под натиском неимоверной силы, но каждый раз успех был лишь временным, конницу отбрасывали назад, и она с большими потерями отступала.

Под Вильгельмом убили вторую лошадь. Граф Юстас, который покинул свой пост на правом фланге и теперь сражался рядом с герцогом, предложил ему своего боевого коня:

— Возьмите моего, сеньор. — Он с трудом слез с седла. — Если воины увидят, что вас нет, то можно считать, что мы проиграли. О Боже, эти саксы будто из железа сделаны! Неужели они никогда не сдадутся?

Щиты саксов пестрели перед глазами норманнов яркими цветами, сияя на солнце; их ряды были непоколебимы. Топоры, красные от крови, взлетали, а потом обрушивались на жертву с разрушительной силой, одним смертоносным ударом разрывая кольчугу и разбивая кости. Шлем герцога был разбит, копьё, пролетевшее мимо, чуть не сбило его на землю, его третья лошадь пала от удара ножа сакса, распоровшего ей живот. Лошадь упала и лишь чудом не придавила Вильгельма своей тушей. Он успел выскочить, и тут прямо перед ним чей-то боевой конь встал на дыбы, его передние ноги оказались прямо над головой Вильгельма, но коня с такой силой дёрнули за поводья, что он чуть было не опрокинулся назад.

— О Господи, милорд! — Рауль соскочил с седла ещё до того, как герцог успел подняться. — Я чуть было не задавил вас! Вставайте! Возьмите моего коня!

Он бросил поводья герцогу, а сам побежал назад, стараясь не попасть под копыта.

Конница снова отступила. Герцог приказал своим лучникам идти в бой, и сотни стрел полетели в саксов. Новый шторм дротиков и камней заставил лучников отступить, они отошли в тыл, а конница вновь атаковала.

Более часа кавалерийские атаки чередовались обстрелами лучников. Отчаянная битва продолжалась уже целый день, но не было никаких признаков того, что приближается конец. Саксы собирались стоять до заката или же до тех пор, пока им на помощь не придут уже сильно задерживающиеся дружины Эдвина и Моркера. Их линии сильно поредели, фланговые отряды были практически полностью уничтожены, но штандарты упрямо развевались на самой высокой точке холма, а воины образовывали вокруг них нерушимую стену.

Ральф де Тени посмотрел на солнце и сказал:

— Через час начнёт темнеть, а наши силы уже на исходе. Эти саксы просто дьяволы.

— Их топоры пугают наших людей, — заметил Грантмеснил, туго завязывая свой шарф над раной на руке, чтобы остановить кровь. — Герцог только понапрасну расходует свои стрелы, они втыкаются в щиты саксов и не наносят им почти никакого вреда.

Вильгельм направил свою лошадь к лучникам, их командиры выбежали ему навстречу и, стоя возле его стремени, внимательно выслушали то, что он сказал. Он жестом попросил принести ему лук и наклонил его, чтобы показать лучникам, что от них требовалось. Фиц-Осберн направился к нему и стал обеспокоенно задавать вопросы, командиры побежали вдоль рядов лучников, объясняя и увещевая.

Теперь

лучники стали стрелять вверх. Стрелы летели над головами воинов, стоящих в первых рядах, и смертоносным дождём сыпались на тех, кто был в самом центре войска.

У саксов больше не было метательных снарядов, им ничего не оставалось, кроме как, сжав зубы, ждать своей участи, тем временем как стрелы убивали воинов одного за другим. Когда у лучников заканчивались стрелы, они отходили назад, чтобы заполнить свои колчаны, а конница бросалась вверх по склону, чтобы атаковать оголённые линии противника. Снова звенела сталь, снова саксы подавались назад, потом с усилием возвращались и стояли, не уступая врагу ни шагу родной земли. Казалось, конница кидалась на стену. Английские воины, встав плечом к плечу, превратились в единый монолит, через который невозможно было пробиться, но теперь они стояли так близко, что им стало трудно размахивать оружием. Конница снова отступила, и на английское войско вновь посыпались стрелы, бесшумно неся с собой смерть.

Самыми изнуряющими были эти перерывы между атаками. Внизу, у подножия холма, саксы могли видеть за рядами лучников нормандскую конницу, неподвижно выжидающую то время, пока стрелы выбивали ряды врага. Эти промежутки напряжённого молчания было труднее вынести, чем выдержать конную атаку. Ни единого движения не было в рядах саксов, измученные лица обратились на запад, туда, где угасали последние отблески заходящего солнца. Одна-единственная мысль билась в уставших головах: ещё совсем немного, совсем немного, пока не стемнеет.

В долине над болотами начал подниматься туман; серая тень опустилась над полем битвы и вечерней прохладой обдала ряды терпеливых воинов. Дождь стрел прекратился, люди с облегчением вздохнули, крепче вцепились в свои щиты и упёрлись ногами в землю, чтобы выстоять и отразить приближающуюся атаку.

Конница с грохотом бросилась вверх по склону; войско как единое целое вздрогнуло при столкновении. Казалось, ряды столкнувшихся воинов замерли без движения, лишь иногда эта «обездвиженность» нарушалась: ещё один воин падал мёртвым.

Силы норманнов были истощены так же, как и силы англичан, хотя некоторые всё ещё сражались с той же силой, что и раньше. Среди них был сам герцог, его сенешаль, лорд Мулине, с ног до головы залитый кровью убитых им людей, и Роберт де Бомон, чья энергия и смелость казались неистощимыми. Но большая часть войска сражалась будто во сне, продолжая по привычке нападать, рубить и защищаться.

У Рауля уже не было сил держаться рядом с герцогом, хотя опытный Мортен всё ещё был на своём посту. «Верного стража» оттеснили назад, а он этого почти не замечал, думая лишь о том, что ему нужно убивать или же убьют его. Своего рода тупая ненависть овладела им и придала ему новых сил. С его меча капала кровь, рукоятка стала липкой, а лезвие уже покрылось несколькими слоями ссохшейся крови. Какой-то сакс, вырвавшись из свалки, бросился на него, Рауль увидел, как в его руках сверкнул нож, готовый вонзиться в живот лошади, и он с бешеным криком ударил со всего размаха мечом и поскакал дальше прямо по телу ещё живого сакса. Его лошадь скользила и спотыкалась на горе убитых, в ужасе храпела, ноздри её раздувались. Рауль бросил её вперёд на щиты, крича: «Харкорт! Харкорт!»

Щит взметнулся вверх, перед его затуманенным взглядом проплыло измученное лицо, с которого смотрели знакомые глаза. Занесённая было для удара рука с мечом безвольно упала.

— Эдгар! Эдгар!

Чья-то лошадь толкнула его и вытеснила назад. Он был бледен как сама смерть и дрожал. Битва бушевала вокруг него, копьё блеснуло совсем рядом, он механически защитился щитом.

И тут над гулом битвы раздался голос графа О:

— Нормандия! Нормандия! В бой за Нормандию!

— Да, — глупо повторил Рауль. — За Нормандию! Я норманн... норманн...