Вилла Рубейн
Шрифт:
Кланяйтесь мисс Кристиан.
Ваш друг и единомышленник Эдмунд Дони".
Кристиан читала и перечитывала записку, а потом обернулась к Грете.
– Что ты писала доктору?
Взяв записку, Грета ответила:
– Я написала ему: "Дорогой доктор Эдмунд, мы беспокоимся о герре Гарце. Нам кажется, что он не совсем здоров сегодня. Мы (я и Кристиан) хотели бы знать, что с ним. Сообщите нам, пожалуйста. Грета". Вот что я ему написала.
Кристиан потупилась.
– А почему ты написала?
Грета грустно посмотрела на нее.
– Я думала... О, Крис! Пойдем в сад. Мне очень жарко и без тебя так скучно!
Кристиан наклонилась и потерлась щекой о щеку Греты, затем, не говоря ни слова, бросилась наверх и заперлась в своей комнате. Девочка прислушалась. Услышав, как щелкнул замок, она опустилась на нижнюю ступеньку лестницы и взяла на руки Скрафа.
Спустя полчаса мисс Нейлор, шедшая со свечой в руке, увидела, что она крепко спит, положив головку на спину терьера, а на щеках ее следы слез...
Вскоре появилась миссис Диси, которая тоже со свечой в руке направилась в комнату брата. Сложив руки на груди, она стала перед его креслом.
– Николас, как быть?
Мистер Трефри наливал в стакан виски.
– К черту все, Кон!
– ответил он.
– Откуда мне знать?
– Кристиан в таком состоянии, что всякое вмешательство может оказаться опасным. Я знаю, что не имею на нее никакого влияния.
– На сей раз ты права, Кон, - подтвердил мистер Трефри.
Миссис Диси так пристально смотрела на него своими бесцветными глазами, что он тоже невольно взглянул на нее.
– Будь так добр, оставь свое виски и выслушай меня. Вмешательство Пауля...
– Пауль - осел, - проворчал мистер Трефри.
– Вмешательство Пауля, - продолжала миссис Диси, - при сложившихся обстоятельствах может привести к опасным последствиям. Любое несвоевременное противодействие с его стороны может толкнуть ее бог знает на что. Кристиан натура хрупкая, как говорится, "чувствительная", но стоит пойти ей наперекор, и она становится упрямой, как...
– ...Мы с тобой! Оставь ее в покое!
– Я понимаю ее характер, но признаюсь, я совершенно не знаю, как быть.
– Никак!
И мистер Трефри выпил еще стакан. Миссис Диси подняла свечу.
– Мужчины!
– сказала она с загадочной интонацией, пожала плечами и вышла.
Мистер Трефри поставил стакан.
"Понимаю?
– подумал он.
– Нет, ты не понимаешь, и я не понимаю. Кто поймет молоденькую девушку? Фантазии, мечты - вздор!.. И что она увидела в этом маляре!
– Он тяжело вздохнул.
– Черт возьми, я дал бы сто тысяч фунтов, лишь бы этого не случилось!"
XIII
Уже прошло много часов с тех пор, как Дони привел Гарца к себе в гостиницу, а он все лежал пластом, мучась от жестокой боли в затылке. До этого он целый день провел на ногах под палящим солнцем, без маковой росинки во рту, в страшном душевном волнении. Любое движение причиняло такую боль, что он боялся пошевелиться и только считал пятна, мелькавшие перед глазами. Дони делал для него все, что мог, а Гарц с какой-то неприязненной апатией ловил на себе настойчивый, испытующий взгляд спокойных черных глаз доктора.
К концу второго дня он уже мог подняться; когда Дони вошел, он сидел на постели в рубашке и брюках.
– Сын мой, - оказал Дони, - расскажите-ка мне лучше о своей беде... Это пойдет нам только на пользу, упрямец вы эдакий...
– Мне надо работать, - сказал Гарц.
– Работать!
– медленно проговорил Дони.
– Куда вам, и не пытайтесь.
– Мне надо.
– Дорогой мой, вы же не отличите один цвет от другого.
– Мне надо что-то делать; я не могу сидеть здесь и думать.
Дони подцепил большими пальцами проймы жилета.
– Ничего не попишешь, вам еще три дня нельзя показываться на солнце.
Гарц встал.
– Завтра же я пойду в свою мастерскую, - сказал он.
– Обещаю не выходить из нее. Мне надо хотя бы видеть свои картины. Если я не могу писать, то я буду рисовать, держать в руках кисти, перебирать свои веши. От безделья я сойду с ума.
Дони взял его под руку и стал прохаживаться с ним по комнате.
– Я отпущу вас, - сказал он, - но войдите в мое положение! Для меня так же важно поставить вас на ноги, как для вас написать сносную картину. А теперь ложитесь. Завтра утром я отправлю вас домой в экипаже.
Гарц снова сел на кровать и долго сидел без движения, уставившись в пол. Вид его, такой несчастный и жалкий, тронул молодого врача.
– Вы сами разденетесь?
– помолчав, спросил он.
Гарц кивнул.
– Тогда спокойной ночи, старина.
И Дони вышел из комнаты.
Он взял шляпу и направился к вилле. Между тополями он в раздумье остановился. Деревья сада казались черными и рельефно выделялись на не погасшем еще золоте заката; большая ночная бабочка, привлеченная огоньком сигары, запорхала у самого лица доктора. Доносились то громкие, то замирающие звуки концертино, словно вздыхал какой-то разочарованный дух. Дони постоял немного, вглядываясь в дом.
Его провели в комнату миссис Диси. Она держала перед глазами журнал и встретила гостя с неподдельным облегчением, которое по привычке постаралась скрыть.
– Вас-то я и хотела видеть, - сказала она.
Он заметил, что журнал, который она держала в руках, был не разрезан.
– Вы человек молодой, - продолжала миссис Диси, - но поскольку вы мой врач, я могу рассчитывать на вашу скромность.
Дони улыбнулся; его широкое, чисто выбритое лицо принимало в таких случаях до смешного глупый вид, и лишь глаза сохраняли обычное выражение.