Вилла в Италии
Шрифт:
— Не хотелось бы сглазить, — заметила Джессика, входя с террасы в гостиную, — но, по-моему, Марджори пишет.
— Ура! — откликнулась Делия. Она просматривала свою кипу пластинок. — Конечно, это могут быть просто письма.
Американец стоял на коленях, склонившись перед фреской. В блокноте для эскизов Уайлд набросал несколько фигур.
— Жаль, что света здесь маловато. Я пытался открыть ставни, но солнце отсвечивает от стены и видно ничуть не лучше.
Джессика заглянула через
— Вы нарисовали две лишние фигуры.
— Обязательно надо включить вас, и еще мне хочется изобразить Бенедетту. Вряд ли удастся превзойти предыдущий ее образ, — прибавил художник с усмешкой, кивая на стену, — но тогда она была моложе. И я подумал, что нам нужна еще одна, где она во всей мощи своего нынешнего возраста.
— Вам не кажется, что вы должны следовать инструкциям Беатриче Маласпины? Она нарисовала четыре фигуры.
Люциус сел на пятки и выпрямился, чтобы взглянуть на свою работу.
— У меня свое представление о соответствии. Определенно она умела рисовать; ну да это было видно и по ее зарисовкам в том блокноте.
— Ваши тоже хороши, но все-таки вы не следуете ее указаниям. Я не обижусь, если вы меня не включите, а Бенедетта тоже вряд ли станет переживать, как вы считаете?
— Вы думаете, Беатриче Маласпина вернется и меня проклянет? Нет, уж если я вознамерился попытать счастья, то сделаю это по-своему. Либо нарисую всех, либо — никого. — Он поднял голову и крикнул Делии: — Вы не споете для меня что-нибудь из Гилберта и Салливана?
— Может быть. — Делия подошла к роялю, размяла пальцы, затем взяла несколько негромких, размеренных аккордов.
Уайлд поднял голову:
— Бах.
— Заутреня, — подтвердил Воэн. — Когда-то в нашей школе училась одна девочка, Пэд Ричардсон, которая потом стала знаменитой пианисткой. Она как-то рассказывала мне, когда приезжала на актовый день, что начинает каждое утро с Баха. Я подумала, что это хорошая идея, и взяла ее на вооружение. Иногда пою, иногда играю. А сейчас займитесь своим рисованием и помолчите.
Спокойная размеренность утренних трудов плавно перетекла в неспешный ленч на террасе, под сенью виноградных лоз, которые за последние дни стали еще пышнее.
В четыре часа Джессика, которая до этого читала, отдыхая после ленча, нашла Делию, погруженной в какую-то партитуру.
— Не хочешь окунуться? Я иду на пляж.
Все пятеро с удовольствием поплавали, изредка перебрасываясь словами.
— Отдых после трудов праведных, — бросила Марджори, неподвижно лежа на воде. — А поскольку все вы чересчур деликатны, чтобы спрашивать, отвечу: да, я пишу.
— А я, — подхватил Джордж, — читаю и вспоминаю святых отцов и дни своей юности.
— Хорошие воспоминания, надеюсь? —
— В основном да. Хотя отцы, как и положено, были всякие. Некоторые и в самом деле почти святые, другие — совсем наоборот.
— Как обычно с учителями, — согласилась Джессика. — Не важно, носят ли они длинные черные сутаны и являются мужчинами, или твидовые костюмы и пенсне и являются женщинами.
— Чудесный день, — промурлыкала Делия. — Здесь, в море, я чувствую себя очищенной, физически и морально. Такой абсолютный покой и красота — прямо до боли, а день — как драгоценный камень. Я хотела бы, чтобы он длился и длился.
— Почему бы и нет? — согласился Уайлд. — Во всяком случае, еще несколько часов нам обеспечено. Бенедетта готовит угощение; будем пировать под звездным небом, а Делия станет наигрывать нам под луной тихие мелодии.
— Не хватает только одной вещи, — заметила Марджори.
— Какой же? — спросила Джессика.
— Любви. Такая прекрасная декорация для любви.
— О, любовь. — Делия закрыла глаза и выпустила маленький фонтанчик воды. — Я с этим покончила.
Американец обхватил ее за ноги и утянул под воду. Возвращались в дом после долгого плавания разгоряченные, просоленные, со спутанными волосами — все, кроме Джорджа, который, как он сокрушенно заметил, приглаживая редеющую шевелюру, имел для этого слишком мало волос.
Марджори планировала новый возбуждающий коктейль, Воэн мечтала о теплом душе, ученый собирался наверх побриться, а Люциус хотел быстро переодеться и вернуться к эскизам. Когда он держал карандаш, пальцы аж покалывало от удовольствия, а перспектива работы над росписью вызывала почти головокружение.
— И все это, — заметила певица, — выльется в чудесный обед под звездами, который увенчает прекрасный день.
Теплую вечернюю тишину разорвал мощный рев мотора.
— А, черт, надеюсь, это не адвокат с кодициллом в руках, — нахмурился Люциус.
— О Боже! — потрясение воскликнула Джессика, когда в ворота влетел сверкающий лаком «ягуар». — Я знаю эту машину!
Лицо Делии под загаром побелело.
— Я тоже, — изменившимся голосом произнесла она.
ВСТРЕЧИ И РАССТАВАНИЯ
1
Сердце Воэн глухо билось, заполняя собой все тело: тум, тум, тум. Во рту пересохло и появился кислый привкус, в животе образовалась пустота, будто она сорвалась с большой высоты. Не в силах произнести ни слова, певица застыла как громом пораженная, с полотенцем в руке.