Вилья на час
Шрифт:
— Ну?
Мы уже отошли от могилы довольно далеко — что его опять понесло? А я успела поверить в его раскаяние…
— Он пожаловался, что соседи постоянно меняются.
Надо бы бросить его руку, но тогда споткнешься, грохнешься и заблудишься. А ждать рассвета голой и под дождем — перспектива не из приятных, но я не сумела удержать язык в узде.
— Ты же сказал, что вампиров здесь нет. Только ты один.
Пусть выкручивается, Герр Сочинитель!
— Вампиры не оскверняют кладбища. Я — исключение, — сообразил он
— В нас есть уважение к смерти, а вот у живых с этим проблемы. На этом кладбище места сдают в аренду, и если у семьи заканчиваются деньги, останки выкапывают, и ищи себе другое место для такого невечного покоя.
— Пошли быстрее в машину! А то, чувствую, тебе еще не то расскажут.
Альберт, видимо, знал кладбище, как свои пять пальцев, потому что легко вывел меня к тому кресту, на котором развесил одежду. Одеваться он мне, к счастью, не помогал, даже отвернулся, и я воспользовалась моментом, чтобы обтереться хотя бы колготками. Этот придурок явно далеко не в себе, и второго такого свидания мое сердце не выдержит. К черту Баха! Я с ним точно больше никуда не пойду. Мы свое оттанцевали.
Я только успела затянуть пояс, как пошел дождь. Альберт схватил меня за руку и потащил к машине. Мы бежали так быстро, что я даже не поняла, как он сумел попасть скомканным плащом в урну. Он еще и баскетболом увлекается, что ли? Цветы на меня посыпались так же неожиданно, и я не успела отпрыгнуть, потому пришлось скинуть с плеч пару ромашек прежде чем сесть в машину.
Теперь в салоне горел свет, а лучше бы я не видела себя в зеркало. Тушь явно не водостойкая. Надо бы сменить! А пока погасить свет.
Альберт перегнулся через меня, чтобы вытащить из бардачка пакетик, и в его зубах появилась красная палочка.
— Это сушеная папайя, сладкая… Очень сладкая.
Я вынула из пакетика такую же и откусила.
— Так все-таки ты ешь? — попыталась я прекратить наконец эту дурацкую игру в вампира. Когда он поседеет и сгорбится, никто не поверит в его бессмертие, а отвыкнуть на восьмом десятке от бытия вампира будет намного сложнее.
— Ем. Фрукты, орехи…
— Стейк с кровью? — подсказала я.
— Нет, я мяса не ем… Тем более говядину. Предпочитаю чистую кровь.
Он улыбался, и я улыбнулась в ответ, пытаясь забыть начало этого дурацкого свидания, но Альберт не желал, чтобы я забывала — он гордился своим моноспектаклем.
— Скажи, тебе было очень страшно? — стал напрашиваться он на комплимент.
Может, все-таки он актер и у него скоро пробы? Я кивнула:
— Ты разве не чувствуешь, насколько…
Жаль, что я надела колготки — сейчас бы сунула их под его нахальный нос.
— Тогда ты прошла свой катарсис, и теперь твоя душа чиста, что у ангела, и так же, как у него, невинна…
Так хотелось съездить ему по физиономии. Жаль, не успела перехватить букет. Отхлестать бы его им заодно. Или лучше расцарапать лицо ногтями, чтобы его на пробы даже не пустили! Но вместо этого я притянула его за галстук:
— Я не хочу долго оставаться невинной.
Придушить бы его за этот вечер, но так жалко терять ночь.
— Потерпи до гостиницы, — выдохнул Альберт и попытался отстраниться, но не тут-то было: — Здесь неудобно, — скосил он глаза на задний ряд кресел. — Да и на кладбище, скажем так, предаваться плотским утехам неприлично.
Я отпустила его и пристегнулась. Это будет наша последняя ночь. Больше я твоего сумасшествия не выдержу.
Глава VI
Если в Питере мини-зонтик выворачивался на первой же минуте, но в Зальцбурге он прослужил целых пять. Я попыталась выправить погнутые спицы и поняла, что разумнее бросить зонт в ближайшую урну.
— Альберт, останови хотя бы ветер! — закричала я уже из-под его пиджака, но Герр Вампир впервые решил расписаться в своей беспомощности, но сохранил лицо, скинув со своих мокрых губ на мои фразу:
— Одна моя знакомая, которую зовут Виктория, любит солнце — я пытаюсь разогнать для нее тучи.
Я проглотила отказ, но удерживала его губы, пока не почувствовала в туфлях воду
— пришлось опять бежать. Зато уже не смотря под ноги, прямо по лужам, поднимая море брызг. Ветер надувал пиджак, как парус, и мы бежали быстрее, чем сдают стометровку, и все равно с нас лило в три ручья, и вместе с водой из меня убегали страх и злость на Альберта за кладбище. Он прав — я не просто танцевала там, где даже помыслить не могла танцевать, я еще ни в жизнь не забуду этот танец и своего партнера. Возможно, именно этого Альберт и добивался. Хотя и рисковал загреметь в полицию.
Если бы во мне не текла русская кровь, я бы точно позвонила полицаям прямо со стойки портье, попросив службу безопасности подержать сумасшедшего до их приезда в смирительной рубашке. Но русская душа надела смирительную рубашку на себя и обняла несчастного сумасшедшего или же великолепного актера, который, мокрый как гусь, выжимал в дверях пиджак. Ну почему, почему на меня не обратил внимания нормальный? Да потому что ты сама нормальной не выглядела. Вот почему!
— Раздевайся! — скомандовал Альберт, закрыв на замок дверь номера, хотя в этот раз команда была лишней.
Я расстегнула плащ еще в лифте, а из туфель полила цветы в холле, не будучи, правда, уверенной, что растения в кадках настоящие.
— Ты тоже, — бросила я, отметив, что галстук в темном мокром цвете смотрится даже эффектнее, а вот прилипшие ко лбу кудри нет.
Я оглянулась в поисках бадьи, куда бы швырнуть колготки, и в итоге отправила всю одежду в мусорку под раковиной. Плащ мой Альберт повесил на спинку стула, а для пиджака достал из шкафа вешалку. Только бы не копался в моей одежде! Но он занимался своей, оставшись в одних трусах. К счастью, сухих.