Вильямс
Шрифт:
Вильямс всегда стремился способного человека продвигать, ставить его на все более и более ответственную работу. Когда были организованы курсы луговодства, он, не колеблясь, поручает К. И. Голенкиной и H. Е. Любченко преподавать курсантам семеноведение и вести практические занятия по этому предмету. Женщины очень опасались первой встречи со слушателями курсов — это тогда было так необычно: женщины — и вдруг будут учить мужчин. Но Василий Робертович настоял на своем, и он не ошибся: занятия у его помощниц пошли очень успешно. H. E. Любченко вспоминает, что когда у нее возникали какие-нибудь неясности, Вильямс умел разрешать их мгновенно, одно его слово делало понятным все неясное. Но Вильямс отвечал своим помощникам,
— Подумайте сами, это вы должны знать.
Не любил он также «давать указания», особенно работникам, едущим на самостоятельные исследования в поле. Он только говорил, чего он ждет от этой работы.
Б. П. Серебряков вспоминал, как в 1911 году Вильямс отправлял его в первый раз на почвенные исследования в Семипалатинскую область, за 6 тысяч километров от Москвы, на границу с Китаем: «Я должен был быстро собраться и выехать к месту работы. Когда все уже было готово к отъезду, я зашел в лабораторию проститься с Василием Робертовичем. Во время прощания я спросил:
— Василий Робертович, дадите какие-нибудь указания?
— Знаете что, Борис Павлович, — просто и ласково сказал мне Василий Робертович, — если тут (указывая на голову) что-нибудь есть, то никаких указаний не надо. Если тут ничего нет, то никакие указания не помогут».
Вильямс заботливо растил молодые кадры, но обстановка в его лаборатории была не тепличной: каждый должен был работать, не щадя своих сил.
Так же относился Вильямс и к своим детям — дочери Вере и сыновьям Николаю и Василию. Он хотел воспитать из них тружеников, стойких борцов, самостоятельных работников. Он не следил за каждым их шагом, они могли делать, что хотели, но если у отца в понедельник утром была лекция, то оба сына шли с ним в воскресенье на кафедру и несколько часов затрачивали на подбор монолитов, нужных для лекции, и перетаскивание их в аудиторию. Вильямс иногда демонстрировал на одной лекции до сорока различных монолитов: подобрать их было не просто, теснота попрежнему душила кафедру почвоведения.
Спортом оба сына и дочь увлекались так же сильно, как в свое время их отец. Вильямс шел своим детям навстречу и оборудовал для них около дома специальную спортивную площадку.
На материальную сторону жизни в семье Вильямсов не обращали большого внимания: мебель в квартире была скверная, одеты все были очень скромно. Счета деньгам Вильямс и его жена не знали: давали в долг «с отдачей и без отдачи». По воспоминаниям Е. А. Бекман-Щербины, «Вильямсов не обманывали только те торговцы разными товарами, которым было лень это делать». Болезнь жены делала положение семьи еще более тяжелым. Но все эти домашние трудности и неприятности внешне не оказывали на ученого никакого влияния: сотрудники и студенты и не догадывались, что их руководитель живет в тяжелых условиях.
Большую помощь Вильямсу в эти годы оказывали его ученики, совершившие по заданию и под руководством Вильямса в 1910–1916 годах ряд экспедиций в Среднюю Азию, Казахстан, Южное Заволжье.
В этих экспедициях участвовали ученики Вильямса: В. П. Бушинский, П. А. и В. А. Мантейфель, Б. П. Серебряков, В. И. Турбин. На кафедре собирается богатейший материал по характеристике почв сухой степи и полупустыни и различных засоленных почв. У Вильямса постепенно начинают оформляться взгляды на методы освоения и переделки этих почв: было установлено, что и здесь создание прочной комковатой почвенной структуры является главным рычагом пересоздания почвы.
Ученик и соратник Вильямса Д. Д. Букинич побывал в самых глухих углах среднеазиатских пустынь и собрал материалы по характеристике пустынных почв. Работы Букинича показали, что раньше в наших пустынях почвы были другими — структурными
«В глубоких разрезах, — писал Вильямс об этих местах, — под покровом навеянного песка нередко залегают мощные структурные почвы, сохранившие еще остатки перегноя. Наконец, всюду под покровом современной бесструктурной и бесперегнойной поймы неизменно встречаются мощные горизонты зернистой поймы. Всюду в почвенном покрове страны запечатлен и почвенный возраст страны.
Обширная коллекция почвенно-агрономического музея… располагает сотнями образцов таких реликтов из числа тех нескольких тысяч образцов, которыми музей обязан неутомимой энергии Дмитрия Демьяновича Букинича, проникавшего в труднодоступные места этой области».
Вильямс путешествовал в эти годы и сам. Засушливый юго-восток страны, полупустыня — вот районы, которые он еще знает недостаточно и где земледелие является наиболее ненадежным, стихийным. И Вильямс предпринимает две продолжительные поездки по засушливому юго-востоку: он изучает каштановые почвы Заволжья, знакомится с разными группами солонцов и солончаков, посещает опытные сельскохозяйственные станции Заволжья — Краснокутскую и Безенчукскую.
Никогда не считая географическое изучение почв своей главной задачей, Вильямс становится в это время знатоком почв всех природных зон и всех природных районов России. Одновременно он делается и знатоком растительности разных зон в ее связи с почвами.
Известный ботаник-луговед профессор А. П. Ильинский вспоминал, что он в 1912 году по поручению Вильямса собрал почвенные монолиты из долины верхнего течения Волги, привез их в Петровку и расставил без всяких этикеток.
«И вот Василий Робертович стал для каждого монолита давать блестящую и точную импровизацию о характерной для него растительности: «Этот монолит из-под елового леса… А этот монолит взят на гривке с луговой растительностью» и т. д.».
Свободно и легко читал ученый великую книгу природы.
С природой он был в ладах, но начальство и в институте и в Петербурге его прижимало. «Красному» профессору ходу не давали, хотя и вынуждены были считаться с огромным его авторитетом и популярностью. В 1912 году у него «отобрали» курс земледелия. Были вместо одной созданы две кафедры: почвоведения — она осталась за Вильямсом, и общего земледелия, которая была передана профессору Дояренко. Вильямс отказался признать это разделение. Считая, что почвоведение и земледелие нераздельны, он, кроме того, имел все основания не доверять Дояренко, который уже тогда в развиваемых им агрономических взглядах ориентировался больше всего на «крепкое», то-есть кулацкое, хозяйство. Дояренко была чужда идея целостного овладения природой и комплексного подхода к сельскому хозяйству. Он пропагандировал лишь такие агрономические приемы, которые могли быть эффективны в отдельном «культурном» хозяйстве.
«Не признав» создание новой кафедры, Вильямс продолжал читать свой курс так, как считал нужным, излагая слушателям, наравне с почвоведением, и основы научного земледелия.
Преодолевая житейские трудности, ведя огромную организаторскую и педагогическую работу, Вильямс создавал в это время новое направление в науке — биологическое почвоведение.
Идя по стопам В. В. Докучаева и П. А. Костычева, Вильямс еще в начале своих научных исследований осознал, что самое большое значение в почвообразовании играет органическое вещество — «живое» и мертвое. Еще в конце прошлого века Вильямс писал: «Процесс выветривания является только первым шагом к почвообразованию: он дает тот материал, из которого впоследствии образуется почва; этот материал в почвоведении носит название материнской породы. Для почвообразования же характерным является то обстоятельство, что в нем решающее значение принадлежит факторам биологическим и климатологическим».