Винни Ковальский, гнус частного сыска
Шрифт:
– Кто знает, – задумчиво проговорил суперинтендант. – На беду, наша наука пока ещё не может определять время смерти с точностью до четверти часа. Главный вопрос, на мой взгляд, почему мисс Харди вообще очутилась в Фервуде, да ещё в отсутствие сэра Реджинальда. Сам он утверждает, что её туда кто-то заманил.
– Значит, чулок мог использовать кто угодно… А я-то надеялся, что это прольёт хоть какой-то свет. Ладно, – буркнул инспектор, – в любом случае мне надо сначала допросить свидетелей самолично. Рискну предположить, что в деле могут объявиться фигуранты, о которых вы даже не подозревали.
Суперинтендант догадался, что оба они думали об одном и том же – о странной сцене, увиденной на железнодорожной станции.
3
Поднимаясь
В собрании людей, находившихся в гостиной, даже не слишком внимательный глаз чуял неестественность. Было видно, что они оказались в это время, в этом месте и в этих позах лишь потому, что ждут прихода инспектора Скотланд-Ярда по поводу убийства. В одном из лёгких кресел колониального стиля сидела Миранда Фицрой, основная подозреваемая по делу. Это была одна из тех несчастных английских леди, которых из вежливости зовут элегантными потому, что не могут назвать красивыми. Фигура у неё была прекрасная, и серое шёлковое платье смотрелось на ней как влитое, но бледное невыразительное лицо, к тому же опухшее от слёз, сводило на нет всё впечатление. Во втором кресле, придвинутом к столику, помещался сам сэр Реджинальд Фицрой, высокий худощавый джентльмен со взлохмаченными рыжеватыми волосами и в поношенном твидовом костюме. Очевидно, он как истый английский аристократ и выпускник Оксфорда считал новые костюмы вопиющим неприличием. При виде вошедшего инспектора он мрачно притворился, будто читал журнал и крайне оскорблён тем, что ему помешали; однако было заметно, что мысли его сосредоточены отнюдь не на журнале. На полосатом пуфе сидел его секретарь мистер Моррис, плотный, темноволосый и не по-секретарски солидный; безупречность его костюма на фоне обшарпанного наряда баронета заставляла заподозрить – уж не разнашивает ли он костюмы для хозяина; однако разница в росте напрочь исключала эту возможность.
Был в гостиной и ещё кое-кто, чьё присутствие заставило Солгрейва изумлённо вскинуть брови. На диване у дальней стены, закусив зубами сигару, небрежно развалился тот самый павлиний проходимец с насурьмлёнными глазами, которого он видел сначала в поезде, а затем садящимся в машину Фицроев.
– Добрый день, – от напряжения тон Солгрейва сделался подчёркнуто официальным. – Как вы понимаете, я прибыл по делу, касающемуся убийства Виолы Харди…
– Понимаю, – с фальшивым равнодушием отозвался сэр Реджинальд. – Стало быть, вам угодно задавать вопросы?
– Разумеется. Мой первый вопрос – кто ваш гость и что он здесь делает?
Проходимец неспешно поднялся и сделал несколько шагов навстречу инспектору.
– Мы раньше не встречались? – ухмыльнулся он и протянул инспектору маленькую белую руку с грязными ногтями. – Частный детектив Ковальский. Можете звать меня Винни.
Инспектору ничего не оставалось, как пожать его липкую потную ладонь. Нелепость как самой ситуации, так и имени этого человека создавали ощущение полной нереальности происходящего. Правда, кое-что теперь прояснилось – не только дорожные события, но и разговор в поезде. Видимо, Ковальский просто раскусил в нём собрата по цеху и не удержался от искушения поддразнить. Всё же присутствие частного детектива Солгрейва отнюдь не обрадовало.
– Ну да, как же без частного детектива, – саркастически произнёс он, – все у нас теперь шерлоки холмсы.
Винни Ковальский звонко рассмеялся.
– Ну, какой из меня Шерлок Холмс! – возразил он. – Я не колюсь
Лица Морриса и сэра Реджинальда перекосило, и почему-то это доставило инспектору странное удовольствие. Леди Фицрой залилась краской.
– Это я его наняла, – сообщила она. – Через агентство. Меня, конечно, не предупредили…
– Не предупредили, что я поляк? – участливо спросил Ковальский. Леди Фицрой махнула рукой и вдруг начала истерически хохотать. Инспектор встревожился, не нужна ли ей помощь. Но она прекратила смеяться так же внезапно, как начала. Утерев слёзы, она проговорила:
– Какая разница… мы, наверное, все немного поляки.
– С мистером Ковальским поговорите позже, – Солгрейв решил, что пора брать события под контроль. – Сейчас мне нужно поговорить с каждым из вас по отдельности. Есть какое-нибудь помещение, где это было бы удобно?
– Я могу предложить свой кабинет, – с явным облегчением сказал Моррис. – Он прямо за гостиной – вот эта дверь. Оттуда ничего не будет слышно.
– Благодарю вас, мистер Моррис, – инспектор поглядел на сидящих. – Кто пройдёт со мной первым?
– Я не против того, чтобы вы начали с меня, – Моррис поднялся с пуфа. – Чем раньше начнём, тем быстрее со всем этим разделаемся.
Он пересёк гостиную и распахнул дверь в кабинет, приглашая инспектора войти. Теснота помещения вначале удивила Солгрейва – в кабинете с трудом помещались письменный стол, потёртое кожаное кресло викторианской эпохи и обитая индийским ситцем кушетка. Но потом инспектор сообразил, что кабинет был попросту забит книгами. Стеллажи стояли в несколько рядов, и взгляд инспектора, рассеянно скользнувший по ним, выхватил несколько названий явно научного характера. Это его не удивило: у таких шишек, как Фицрой, в секретарях сплошь и рядом магистры, а то и доктора.
– Хэвлок Эллис, «Естественная история сексуальности»? – послышался уже знакомый инспектору гнусавый тенорок. Солгрейв обернулся. Позади стоял Винни Ковальский, державший в руках вишнёвую книгу, которую только что вытянул из шкафа.
– Все девять томов… Занятная у вас библиотека, мистер Моррис, – с игривой улыбкой произнёс он. Моррис смутился.
– Хобби, – коротко обронил он. Инспектор надвинулся на Ковальского.
– Поставьте на место и выйдите отсюда, – сурово сказал он. – Вы мешаете мне вести допрос.
– Ладушки, – покладисто отозвался Ковальский. – Нужные мне вопросы я и сам сумею задать.
Театрально бережным жестом он водворил том на место и покинул кабинет.
– Уф, – сказал Моррис. – Ну и рожу она наняла… простите, сэр. Куда вы хотите сесть – в кресло или на кушетку?
4
Выходя из ворот Фервуда, инспектор злился. Он рассчитывал запутать подозреваемых, допросив их повторно, но услышал то же самое, что было подшито в папке Бишопа, без единой новой детали. Моррис показал, что сидел в кабинете до 19.35 и ничего не слышал. В том, что из кабинета не слышно шума в нижнем этаже, Солгрейв убедился лично при следственном эксперименте (кухарка немало повеселилась, когда он заставил её орать дурным голосом). Дворецкий показал, что не впускал никого через парадное до появления сэра Реджинальда в 19.30, хотя за чёрный ход он ручаться не мог. Садовник Грин, в ведении которого находился зимний сад, показал, что не позднее 19.00 он вошёл туда опрыскивать орхидеи и увидел на полу труп, после чего кинулся за леди Фицрой, а она, в свою очередь, позвонила в полицию. Леди Фицрой показала, что всё это время была в гостиной и слушала патефон; вначале она не поверила Грину и спустилась посмотреть, но, увидев, что это правда, впала в истерику (что подтверждалось показаниями Грина). Придя в себя, она тут же позвонила в полицию с телефона в холле. Время звонка – 19.15 – было зарегистрировано, и с ним ничего поделать было нельзя. Лорд Фицрой сообщил, что приехал домой в 19.30 и застал там почти невменяемую жену и мёртвую Виолу Харди. Уильямс, работавший в парке, по-прежнему настаивал, что видел живую Виолу Харди, выскочившую из парадного входа в 19.20.