Вино фей
Шрифт:
Тут ей навстречу выехал джентльмен на породистом гунтере. Черити стояла, задумавшись, и опомнилась только, когда всадник спешился и окликнул её. Она узнала Остина Стэнбриджа, сына священника.
Миссис Кассандра всегда говорила, что её сын живёт «сам по себе», а Хейвуды считали его эгоистом. Но Черити Остин Стэнбридж, темноволосый, с насмешливыми карими глазами, казался в Солсбери одной из немногих «живых душ» и из всех молодых людей в округе нравился ей больше всех, хоть он, разумеется, считал её глупой малышкой и никогда не принимал всерьёз.
Сейчас, к её немалому удивлению, он тоже неожиданно проговорил:
— А я и не узнал тебя сразу, Черри, ты так выросла и разрумянилась. Ты от родителей?
Черити молча кивнула.
— Чей там экипаж у наших дверей?
Он увидел его с холма, поняла Черити.
— Это Марвеллы.
Остин усмехнулся.
— Наверняка судачат о помолвке красавицы Джин и о разбитом зеркале?
Черити на мгновение удивилась, но тут же поняла, что Остин, конечно же, знает об этом от своего приятеля Энтони Хейвуда.
— Да, ей предрекли семь лет несчастий.
— Зеркало треснуло само или она ударила его? — спросил он со своей обычной участливой улыбкой.
— Это было при мне, — живо откликнулась Черити. — И, насколько я видела, к зеркальцу никто не прикасался. Вирджиния рассматривала себя в диадеме, которую ей подарила миссис Кассиди, потом положила зеркало рядом с собой. Все вздрогнули, когда раздался треск. Джин была очень огорчена. А ты веришь в приметы, Остин?
Стэнбридж бросил на неё странный взгляд.
— В приметы? Нет, не верю, но я предсказал бы несчастье бедняжке Джин с той же степенью вероятности, с какой сказал бы, что завтра утром рассветёт. — На лице его промелькнуло немного насмешливое выражение. — И зеркало тут ни при чём.
Черити изумилась.
— Господи, Остин, что ты говоришь? Почему?
— Есть вещи, которые глупо говорить вслух, — усмехнулся Остин и подмигнул ей, — особенно когда твой собеседник знает всё не хуже тебя. Мне, кстати, всегда было интересно, не надоедала ли Бонапарту буква N, изображённая повсюду во всей Франции? Говорят, он любил использовать свои инициалы даже на промокательной бумаге. А ведь, кажется, был неглупым человеком.
Черити смутилась. Она сама тоже жила, и довольно давно, «сама по себе»: много лет только и делала, что размышляла. У неё не было иного дела, как кроить ткани, погружаться в чтение мудрых книг, глядеть в небо или бродить по каменистому берегу реки. Она ничего не хотела и смутно понимала: пока человек доволен собою и тем, что ему отпущено, все идёт прекрасно. Как только он берётся играть не свою роль на сцене жизни или стремится убедить других думать о нём больше, чем они думают о себе, он не найдёт ничего, кроме досады и разочарования.
Вирджиния была совсем другой. Она не распоряжалась ни своим временем, ни мыслями, ни чувствами, давно утратив простодушие и поставив перед собой кривое зеркало, дабы восхищаться только собой и собственными притязаниями. Ничто не удовлетворяло Джин, кроме отражения в зеркале и повторения её имени в обществе.
Но что имел в виду Остин? Что подобные черты характера исключают возможность счастья? Но почему? Джин красива и богата, и достаточно найти человека, который бы восхищался ею — разве Вирджинии этого мало для счастья? Филип ею восхищантся. Но, может быть, Остин имеет в виду своего приятеля Фредерика Крайтона? Остин, безусловно, знал, что Вирджиния сходила по нему с ума, и понимает, что она не любит Филипа Кассиди.
Но Черити сочла эту тему слишком скользкой для обсуждения, потому что в словах Остина ей почудился и ещё один смысл: он точно намекал, что она и сама все прекрасно понимает, тем самым говоря, что не считает её дурочкой, но с чего бы? С чего ему думать, что она может что-то понимать? Впрочем, что толку было размышлять об этом?
Черити заговорила о другом.
— А ты слышал о гостях леди Рэнделл? — спросила она.
Остин кивнул.
— Да, я встретил Фокса, её грума, он сказал, что племянники — дети родного брата леди Хэрриет. Фокс говорит, что молодой господин прекрасно держится в седле, да и сестрица его сиятельства ему не уступит.
Черри нахмурилась.
— Его сиятельства? Клэверинг — граф?
— Да.
Лицо Черити чуть просветлело. Она помнила, что в Бате Клэверингов представляли без всякого титула, просто мистер и мисс Фрэнсис и Сэломи Клэверинг.
Значит, это не они, с облегчением подумала она.
— Хорошо, — сказала она, и пошла было по дорожке вдоль берега, но Остин окликнул её.
— Черри, — он подошёл ближе, — поговаривают, что Кассиди по поводу помолки сына устроят званый ужин. Приглашены музыканты, будут танцы. Тебе прислали приглашение?
Черити на мгновение опешила, потом пожала плечами.
— Я не слышала об этом. Когда я уходила, Вирджиния была в таком состоянии, что едва ли в ближайшую неделю она выйдет из дома. Мать, правда, заставила её позировать художнику, он же берёт две гинеи за день, но званый ужин и бал… — она покачала головой.
— Я не о Вирджинии. Ты-то приглашена?
Хоть на званые обеды Кассиди приглашали всех Хейвудов, Черити не носила фамилии Хейвуд. Она не выезжала в свет.
— К Кассиди? Я? — она пожала плечами. — Нет, наверное, с чего бы?
— Если всё же тебя пригласят, — улыбнулся Остин, — первые два танца оставь за мной, хорошо?
Черити ошеломлённо уставилась на Стэнбриджа, а он, махнув ей на прощание, вскочил на лошадь и поскакал к дому. Когда он пропал за деревьями, Черити опомнилась и двинулась к рыночной площади. Однако потрясение её не проходило. Её пригласили на танец? Её? Дурнушку Черри — заранее? Остин Стэнбридж? Как это?
Она никогда не привлекала внимания молодых людей. Ей случалось проводить в общей гостиной часы, где она тихо шила, но никто не замечал её присутствия. Когда званые вечера и балы устраивались у них дома, ей удавалось протанцевать несколько танцев — с Энтони и юным Льюисом. Один раз её пригласил Винсент. Но это кузены. Филип Кассиди звал её привидением, смеялся над её длинной шеей и неуклюжестью, сын мистера Арбетнота не замечал её вовсе, всеобщий любимец мистер Крайтон никогда не высказывался о ней дурно, но не видел её в упор, Остин… Остин Стэнбридж тоже не обращал на неё никакого внимания. И вот… вдруг…