Вино мертвецов
Шрифт:
Он еле подавил рыдание.
– О-хо-хо… – всхлипнула дылда. – Господи боже, какой ужас!
– Какая страшная ошибка! – разревелась коротышка, утирая глаза кулаками. – Какая трагедия!
– О-хо-хо… – простонала крыса, она было вернулась, но, опять смутившись тем, что выдала себя, поджала хвост и убежала.
– О-хо-хо… – печально подхватило эхо в подземелье.
И добавило:
– Что за собачья жизнь!
– Вы слышали, голубушка? – сердито воскликнула дылда. – Теперь еще и эхо суется не свое дело!
– Позор! – изрекла коротышка.
– Вы абсолютно правы! Вы вытерли тарелку,
Скелетины задули свечку и спрятались в свои гробы.
Две головы
– Ах ты, поганый пожиратель тухлой солянки! – услышал Тюлип.
Тоненький, но разъяренный до последней степени козлиный голосок прозвучал в темноте совсем рядом.
– Подонок! Идиот! Засранец!
– Расфякался, пустой пашка! – сне меньшей злобой отвечал ему другой голос, с сильным немецким акцентом. – Шел бы лутше к звоим трусьям лякушкам! Вон они, слышь, тепя зовут! Апашают тепя, такой палыиой люпофь! Кфа-кфа-кфа! Отшень мило! Слофалюпфи! Слофашеланья! Пезумнойстрасти… ити скорее, простофиля!
– Кто, я простофиля? Это уж слишком! Ах ты…
Козлиный голосок вдруг осекся и потонул во тьме. Раздался чей-то заливистый смех, и еще один голос, который Тюлип не сразу узнал, сказал:
– Сдается мне, Джо, они дошли до кондиции! И, сдается мне, пора их заткнуть!
– Таково же и мое скромное мнение, Джим! – согласился другой, надтреснутый голос. – Я всегда говорил: как только бойцы доходят до кипения, их следует заткнуть на пару минут. Ни раньше ни позже! Это мой старый рецепт, Джим!
– Что ты городишь, Джо? – возмутился первый голос. – Сам знаешь, это мой рецепт! Или у тебя хватит наглости с этим спорить? Скажи нет, Джо, скажи нет!
– А вот и не скажу, Джим, – высокомерно ответил второй. – Лучше процитирую указания, которые недавно изложил на бумаге. Зачитываю! “Любыми способами довести бойца до кипения… ” Дальше перечисляются эти способы, но, так и быть, Джо, из любви к тебе, я пропущу их… “Потом тщательно заткнуть его тряпкой. Тот раскалится добела… раздуется от злости… начнет давиться… тогда вы вынимаете затычку, и он – алле-гоп! – выплескивает максимум энергии и воинственного духа!”
– Это же моя инструкция, Джо! – завопил первый голос. – Я узнаю свой слог!
– Прекратим пустые препирательства, Джим! – с достоинством ответил второй. – Замечу только, что ты напрасно даешь волю чувствам, вполне понятным, но… презренным!
– Не смей называть мои чувства презренными, Джо!
– Я своих слов назад не беру. Что же до упомянутого текста, то потомки непременно разберутся, кто его гениальный автор. И я спокойно жду их приговора, Джим.
– Услышать этот приговор – последнее и единственное мое желание в этом мире, Джо!
Голоса замолкли. Тюлип завернул за угол и остановился в темноте, на краю могилы. Первым, что он увидел, был незабываемый стол: крышка гроба на четырех воткнутых в землю берцовых костях. Тюлип тут же вспомнил это место, тем более что пара тщедушных старичков-близнецов со свисающими на лицо седыми космами и величавыми, плавными движениями были тут как тут, сидели по обе стороны стола. Свеча на столе была куда меньше, чем в прошлый раз, она сильно оплыла, но все еще светила довольно исправно. Если пламя вдруг ослабевало, на стенках могилы мгновенно вырастали тени старикашек. Тюлип так и застыл на пороге, разинув рот от изумления, не в силах оторваться от диковинного зрелища. На столе было две головы. Не те, что принадлежали двум почтенным обитателям могилы. Те надежно покоились на плечах. На плечах своих хозяев. Нет, две отдельных, нисколько не похожих друг на друга головы. Обе были пунцово-красного цвета и напоминали объемистые кастрюли с кипящим супом, которые кухарка по рассеянности оставила на огне; от них волнами исходил жар, а в довершение сходства валил густой голубоватый пар. Старикашки умильно смотрели на головы и крепко держали их за уши, словно мешая наброситься друг на друга, как бывает на петушиных боях. Рты обеих голов были заткнуты грязными тряпками, не дававшими им говорить. Они страшно вращали глазами, скрипели зубами, обливались потом, глухо мычали и посвистывали носом.
– Ну что, дружочек Джо, – сказал первый старик, трясясь от нетерпения, – как думаешь, дошли они теперь-то до кондиции? И можно выпускать? А, Джо? Мне страсть как не терпится поглядеть, как они сцепятся!
– Запомни, Джим: нетерпение – величайший порок, – спокойно отвечал второй. – По-моему, пусть покипят еще чуток!
– Как скажешь, Джо, как скажешь…
Тюлип все разглядывал головы. У левой торчала седая бороденка, правая была безбородой и в очках с одним стеклом. Обе старые, лысые, морщинистые и потрепанные, обе метали друг в друга убийственные взгляды и пыхтели в кляп, пытаясь от него отделаться.
– Ну, Джим, по-моему, пора!
– Так начинаем, Джо! Мой так разогрелся, что уши горячо держать. Того гляди лопнет… Опля!
Они одновременно вытащили тряпки. Тотчас же левая голова, хоть ее крепко держали за уши, подпрыгнула и протяжно завыла:
– А-а-а-а! Простофиля! Он обозвал меня простофилей! Это слишком! Как будто бы не он, а я состряпал несусветную брошюрку об истоках арийской цивилизации, автора которой сам достопочтенный профессор Гроссе назвал невеждой…
– Пошлый опыватель!
– … а мистер Грин из Колумбийского университета – мошенником!
– Параноик!
– Счастье твое, что ты помер! Хоть не услышишь, как весь научный мир, через двадцать лет после смерти автора, тихо потешается или корчится от смеху над его галиматьей!
Тут старикашки-близнецы снова быстренько заткнули головам рты, и первый радостно воскликнул:
– Очко в мою пользу, Джо! Очко в мою пользу!
– Ничего подобного, Джим, дружочек, ничего подобного! Подожди, что мой ответит! Я его знаю и готов поспорить – он быстро разобьет твои надежды в пух и прах!
– Ох, сомневаюсь, Джо! Ну, что ж, давай!
Они вытащили кляпы.
– Гут-гут, а я припоминаю, – проскрежетала правая голова, – чей-то опус, тоже об истоках цивилизации, только латинской…
– Что-что? Да как…
– Что, как да квак – у фас, мой трук, отлично получается, не хуже, чем у лягушек, которых ви так лишите. Фам в цирке виступайт! А я фам гофорю о жалкой писанине, афтора которой сам сэр Освальд Боули ф томе фтором перфого истания сфоей исфестной монографии на ту же тему назвал напитым тураком…