Виноградник Ярраби
Шрифт:
— Эдмунд — земельный агент. Он был офицером флота, но вышел в отставку и поселился здесь, увидев, как легко можно разбогатеть при таком изобилии земли на продажу. Он привез свою жену из Англии. У них дом на Кингз-стрит. Вам он может показаться тесноватым, но я обещаю, что Ярраби этим недостатком страдать не будет.
— Ярраби?
— Да. Я решил дать нашему дому такое название. На языке туземцев это означает — эвкалиптовый лес, а мой участок, когда я его получил, представлял собой не что иное, как эвкалиптовый лес. Я потратил год на то, чтобы расчистить достаточное пространство для виноградника. На склонах холмов пришлось устроить террасы, а на ровных местах соорудить изгороди из кустарника для защиты от ветра. Теперь
— Думаю, качка действовала на них не так сильно, как на всех нас.
Гилберт понял свою оплошность и немного смутился.
— Простите меня. Мне бы следовало сначала поинтересоваться, как перенесли путешествие вы. Право же, хотя вы мне, наверное, и не поверите, я иногда думаю и о других вещах, кроме виноградных лоз. Идемте! — Он взял ее под руку. Я отведу вас к Келли, а багажом займусь позднее.
Юджиния наконец улыбнулась, и на ее правой щеке появилась ямочка, в свое время так понравившаяся Гилберту. Он понимал, что на первых порах она будет чувствовать себя неуютно и, конечно, тосковать по дому. Когда он в первый раз приехал в Австралию, она ошеломила его своими просторами, бьющей через край энергией и еще — первозданностью. Осознав, какое поле для приложения сил она открывает, Гилберт проникся всепоглощающей любовью к суровым, прокаленным жарким солнцем пустынным землям. Теперь, бывая в Европе, он чувствовал, что ему там тесно.
Женщину первая встреча с новой страной должна, конечно, потрясти еще больше. И он обязан это понять и помочь ей.
Однако Гилберт едва мог совладать со своим восторгом, увидев Юджинию, — эта гордая шейка, эти тонкие черты лица и роскошные волосы. Он мысленно сравнил ее с черными лебедями, прилетавшими на озеро недалеко от Ярраби.
Говорили, что Сидней со временем станет крупным городом, но пока что от поселения веяло духом неустойчивости и непостоянства. Губернатор Лаклан Маккуори оставил о себе память, проложив прямые улицы и построив несколько прекрасных простых зданий из песчаника по проекту ссыльного архитектора, но в целом город оставлял впечатление чего-то шумного и неопрятного. Повсюду под скрипучими вывесками теснились трактиры, из их дверей то и дело вываливались на улицу еле держащиеся на ногах клиенты. Над немощными дорогами в воздухе всегда висела мелкая красная пыль. Она вздымалась плотным облаком, если мимо проносился экипаж или на пригорок с трудом взбиралась воловья упряжка. Магазины, обнесенные по фасаду верандами, предлагали покупателям не только предметы первой необходимости, но и экзотические сувениры, привезенные морянами из дальних стран, бусы, дубинки и копья туземцев, разноцветных попугаев в клетках, кашемировые шали с бахромой, посуду и красные лакированные шкатулки с Востока.
При каждом доме, даже самом маленьком, имелись веранда, дающая хоть сколько-нибудь тени, и деревянный забор, отгораживающий его от улицы. Вокруг было множество цветущих кустарников и вьющихся растений, названий которых Юджиния пока еще не знала. Сквозь неприятный запах мусора и навоза, сквозь раздражающую носоглотку пыль она различала сильный аромат каких-то цветов.
Шагая рядом с Гилбертом, она заметила, что люди оборачиваются им вслед. Может, походка у нее была не очень уверенной — эта широкая улица имела странную особенность как-то вдруг крениться набок, словно палуба «Кэролайн». Около трактиров стояли привязанные лошади, уткнув морды в торбы с овсом и отгонявшие хвостом мух. Босоногие растрепанные мальчишки пялили глаза на Юджинию, брезгливо поддерживающую свою аккуратную коричневую дорожную юбку повыше, чтобы подол не касался пыли. Тощая дворняга плелась сзади, обнюхивая их следы.
Вдруг Юджиния в ужасе отпрянула в сторону от чего-то, похожего на узел тряпья, брошенного в грязную канаву.
— Ром, — презрительно произнес Гилберт. — Здесь это настоящий бич. Они все пьют его, каков бы он ни был — хороший, скверный или так себе. Его незаконно делают ссыльные. Один Бог знает, что в него кладут. Я же научу их пить вино.
Юджиния решила воздержаться от замечания, что это человеческое отребье в канаве мало походит на существо, поддающееся обучению, пусть даже в потреблении вина. Трудно представить себе, что эта грязная рука любовно сжимает ножку бокала. Впрочем, разумеется, было бы замечательно, если бы такое оказалось возможным. Юджиния уже заметила, что в принципе Гилберт прав.
Однако, в следующий момент ее внимание было отвлечено от этого отвратительного зрелища другой картиной, куда более трагической: по улице, еле передвигая ноги в кандалах, скованные одной цепью, двигались люди. Тела их прикрывала ветхая серая одежда, на которой были грубо намалеваны стрелы. Большинство не поднимало глаз от земли, но один вдруг посмотрел прямо на Юджинию. Вернее, не на нее, а сквозь нее, ибо было очевидно, что эти странные глаза — светлые и печальные — не видят перед собой ничего, кроме какой-то призрачной неосуществимой мечты.
Несмотря на жару, Юджиния ощутила сильную дрожь. Пальцы ее крепче ухватились за руку Гилберта.
— Каторжники, — коротко сказал Гилберт, отвечая на ее невысказанный вопрос. — Их ведут в каменоломню.
— Боже, какой ужас!
— К этому зрелищу вам придется привыкнуть, моя дорогая. Вы должны помнить: каждый из этих людей совершил какое-то преступление.
— Но уж, во всяком случае, не такое, чтобы заслужить подобное обращение!
Она оглянулась вслед понурым, грязным людям, отмеченным печатью падения. Ужасное зрелище буквально потрясло ее. Юджиния вообще не выносила, когда на ее глазах унижали какое-либо человеческое существо, но здесь было даже не унижение, а что-то гораздо худшее — настоящее варварство.
— Бывают, конечно, случаи, когда с кем-то поступают несправедливо, я согласен, — рассудительным тоном говорил Гилберт. — Но обычно в подобных случаях природная честность человека позволяет ему восстановить свою репутацию достаточно быстро, как только он оказывается на свободе. И здесь, в колонии, очень много бывших каторжников, живущих честной жизнью. Пойдемте, моя дорогая, ну к чему так убиваться? Когда человек заболевает, он принимает лекарство и выздоравливает. Именно это и делают в настоящий момент парни, которых вы видели.
— Лекарство не всегда излечивает.
— Конечно, я согласен, бывают безнадежные случаи. Такие люди, раз оступившись, так и не могут подняться.
— А что вы скажете об их тюремщиках?
Гилберт вдруг сурово посмотрел на нее:
— Вы считаете, что тот, кто наказывает провинившегося, тем самым как-то унижает и себя?
— Думаю, бывает и так.
— Что вы скажете обо мне? Я пользуюсь трудом нескольких каторжников. Мне частенько приходится их наказывать. Но при этом я, по-моему, остаюсь порядочным человеком.
— Каким наказаниям вы их подвергаете? — настороженно спросила Юджиния.
— Порке. Дюжина-другая ударов — это легкое наказание по сравнению с приговором, который порой выносит суд. Я сам не в большом восторге от этого, но порядок надо поддерживать. Прошлым летом я чудом избежал мятежа. Достаточно, чтобы среди этой публики завелась одна паршивая овца — тогда жди неприятностей.
— Вы... делаете это... сами?
— Дорогая моя, право же, вам совершенно не из-за чего волноваться. Конечно, на первых порах это может вас шокировать. Вы жили, не зная ни тревог, ни забот. Я надеюсь н в будущем оградить вас от них, защитить от неприятностей. Но колония переживает сейчас не самый легкий период своего развития, вам со многим придется смириться.