Вира Кровью
Шрифт:
А их тут оставили — ну а что делать, раз они уже здесь?
При этом, справедливости ради, приказ на отход всё-таки дан был. Только поздно он пришёл. К тому времени укропы их уже обсели плотно.
То есть что значит, плотно? Стреляли из пулемётов, да порыкивали танками. Но вперёд не лезли, справедливо опасаясь за свои жизни. Всё же положили их тут немало. И танкисты не знали, сколько против них оставалось ещё гранатомётов и выстрелов к ним. Действовал тот закон, о котором упомянул ребятам: в населённом пункте танк без пехоты — лёгкая добыча. А для пехоты мы — слишком жалящая оса. Авиацией разбомбить —
В общем, сложилось что-то вроде неустойчивого равновесия. Нет, при этом тоже стреляют, пытаются всё-таки проковырять защиту одного из немногих здесь по-настоящему каменных домов. И посылают такие вот группки ликвидаторов, что лежат перед домом — вторая уже! — с задачей отыскать и добить.
Пока не удаётся. В соседнем доме, кирпичном, засел и отбивается Шрек. Вдвоём они представляют уже хороший укреплённый оборонительный узел. Держат друг другу спины. Ещё где-то казаки постреливают. Те пятеро, что целыми оставались. Сколько их теперь, неизвестно. Но постреливают.
Потому и равновесие. Укропы обожглись, теперь дуют на воду. А ополченцев осталось слишком мало — именно для того, чтобы прикрыть отход своих, уносящих и сопровождающих раненых. Всё, как положено: одни небольшими группами отходят, другие остаются в деревне оттягивать на себя укропов. Потом группами отходят и эти, а прикрывают следующие.
Правда, уходят бойцы по чистому полю, который обстреливают всё с того же проклятого опорного пункта! И отходить перекатами не получается. Просто отползают группами.
Но всё ж не та интенсивность огня, чтобы начисто всех завалить там, на поле. Всё же казаки своим огнём из посёлка прилично этому мешают, отвлекают внимание на себя, заставляют врага прятаться.
А мы, соответственно, прикрываем казачков и отвлекаем внимание поселковых укров на себя. И отсекаем их от выхода на поле, к месту той засады, которая, падла, так удачно проредила разведчиков на подходе к месту. И убила Еланца.
Эх, Еланчик…
Будь на их месте не опытные ОРБшники, подобные случаи отрабатывавшие, а те же казаки — те так бы и остались лежать под огнём. Хотя нет, свинтили бы, конечно, быстро. И куда? Да назад, естественно! И всё — штурм сорван!
Хотя он и так сорван, если быть честным. Ну, блин, какая же падла в штабе решила придержать поддержку, когда посёлок, можно сказать, почти уже упал в наши руки?!
А Ведьмак дошёл, бродяга! Доложился уже. В своём стиле чёрного юмора: «На меня патронов не хватило. Но я сам виноват — нечего было зевать». И до Мишки он дозвонился, который оказался ближе, чем можно было ожидать: МГБшники тоже под Дебаль ротировались по очереди. Хотя что он-то тут делал, раненый?
Алексей снова перебрался к противоположному окну. Пока тихо. Шевеления не заметно. А ведь так — чего не бывает! — и до темноты можно досидеть! Она зимой рано наступает! И свалить потихоньку! Что, не смогут? Да смогут. Хоть и плотно укропчики обложили, но по темноте, из развалин, пара бойцов с их подготовкой ускользнёт в два притопа, три прихлопа. И ПНВ не помогут — больно много тут будет отражений.
А в полях? На голом месте? А там мы и идти не будем. Мимо фермы бы лишь просочиться — а там и та балочка, о которой Ведьмаку говорил.
Эх,
Три постукивания, пауза, два постукивания. Это сигнал, что свои. Шрек, бродяга. Всё ж заставил вздрогнуть. Хоть и нормально они вдвоём распределили секторы, но всегда есть шанс, что какой-нибудь хитрый диверс найдёт путь через тылы. Сами-то они вот так и положили расчёты миномётные! Через тылы. А там ведь грамотно ребята расставлены были, с охранением, с секретами, с прикрытием. Ничего, прошли. И укров всех приняли качественно, быстро.
Правда, Дядю Борю там срезало, получил он свою первую рану. Но тут уж случайность сработала, неизбежная в каждом бою. Один пост не заметили — кстати, в самом же дядиборином секторе. Но всё равно вышло хорошо: не только расчёт двух миномётов обнулили, но ещё и сами из них популять успели. А затем подорвали. А в магазине, возле которого миномёты стояли, — то есть в его развалинах — ещё и засаду устроили. А когда засада отошла, пара хлопков дала понять, что укропы ещё и ножкам своим бо-бо сделали…
Вспомнился Серёжка Тарасов, с которым они ещё в «Антее» в рейд ходили, похищенных абхазцев с сопредельной территории вытаскивать. Тяжёлая была работа — чисто физически. По горам-то побегай! Соответственно, раненая нога начала ныть. И могла, значит, подвести.
А Серёжка был доктор. Настоящий, хирург. Даже не военный, что интересно, а вообще из таможенников. Из госпиталя таможенного. Каким образом и для чего Тихон его оттуда выцепил, Алексей, естественно, не вникал. Но выбору шефа в том выходе активно радовался. Потому как оказался Серёжка парнем светлым, весёлым, оптимистичным. И как будто излучающим теплоту. Настоящая находка вот в таких ситуациях, когда уходишь от погони на чужой территории, и испытания тебя — особенно тебя, командира, — встречают не только физические, но и моральные.
Вот там как-то и сложилось: «Доктор, у меня ножка болит»…
«Ножка? Фигня вопрос, я же хирург! Нет такой ножки, которую я отрезать не смог бы!»…
И следовала какая-нибудь врачебная байка на тему, с каким удовольствием он у кого-то там ногу или руку оттяпал, когда с похмелья не хотелось сложную операцию проводить.
Врал, конечно, собака, безбожно! Но было весело. И как-то — несмотря на живописно-людоедские подробности хирурговского рабочего процесса — оптимистично-зарядительно!
И что интересно — чем-то таким одновременно пользовал ногу, что проходила и боль, и эта вот раздражающая саднящая мозжа, от которой больше всего выть хотелось.
А после возвращения Серёжка зазвал к себе в госпиталь («Не, ну ты чё, ты же обещал мне дать тебе ногу отрезать!»), и там что-то такое они вместе с главой отделения сотворили, что и впрямь гораздо легче стало жить. И тут, на войне, нога практически ведь не беспокоила!
Беспокои… ла? Ты, Буран, уже распрощался с нею, что ли? То есть, значит, с жизнью?