Вираж бытия
Шрифт:
– Ясно, – серьезно ответил врач.
– Повторите.
Он повторил. Причем с парочкой неточностей. Фрунзе его поправил. Тот снова повторил. В этот раз правильно.
– Слышали? – несколько хрипло спросил врач, поправив воротник, когда вышел из палаты.
Все кивнули.
– Чтобы к вечеру сдали записки, подробно все описав…
Фрунзе же проводил их взглядом. Дождался, пока закроется дверь в палату. Проверил свой пистолет. Зарядил его дослав патрон в патронник. Поставил на предохранитель. И положил под подушку.
Его явно пытались убить. И ничто не
Так или иначе, но он дождался, пока явятся вызванные врачом лично преданные Фрунзе бойцы. Из числа доступных, тех, кого можно было выдернуть быстро и без лишнего шума. Проинструктировал их. И только после этого лег спать, хотя хотелось это сделать намного раньше. Сильно раньше. Голова гудела и пульсировала в висках. А во всем теле была слабость и какая-то нервность что ли – мышцы время от времени подергивались. Явно с ним происходила какая-то настройка и адаптация тела…
Ближе к полуночи, собрав записки, врач внимательно перечитал их и подшил в папку. Факт покушения на убийство был очевиден. Особенно сейчас, после слов наркома и изучения вот этих вот «бумажек».
Ему было страшно.
С такого рода проблемами он не сталкивался никогда ранее. Как поступит сам Фрунзе? Как отреагирует ГПУ? Как оценит ситуацию партия? В любой момент это покушение могли раздуть и устроить для всего коллектива «веселую жизнь» вплоть до высшей меры. В том числе и для тех, кто к делу был не причастен.
И в этой связи он отчаянно пытался понять – что же толкнуло анестезиолога на столь опрометчивый шаг. Он ведь целенаправленно пытался убить наркома. Зачем? Почему?
Да, к вождям революции у многих в Советской России были счеты. Гражданская война она полна боли и утрат. Но анестезиолог вроде бы стоял за советскую власть. Чуть ли не с первых дней. Да и, если положить руку на сердце, Фрунзе не так уж и сильно замарался в войне, из которой чистым не выйти. Всего несколько грязных эпизодов. Поэтому на фоне иных вождей он выглядел вполне чистеньким. Иными словами – врач не понимал мотивов своего подчиненного. И не мог себе объяснить почему тот совершил то, что произошло…
В этот момент противно зазвенел телефонный зуммер.
Врач кивнул ассистенту и тот, поморщившись словно от зубной боли, подошел к аппарату. Снял трубку, приложив ее к уху и довольно громко произнес:
– Слушаю.
В ответ раздалась тишина.
– Больница. Слушаю. Говорите. – еще громче он произнес. Связь в те годы была весьма посредственной и в трубку иной раз приходилось орать, чтобы тебя услышали. Из-за угасания сигнала или иных проблем.
– Как себя чувствует товарищ Фрунзе? – поинтересовались с той стороны.
– Товарищ Фрунзе чувствует себя неважно. Он плохо отходит от наркоза. Сильно нервическое волнение. Ему нужен максимальный покой. Любое волнение может стать для него фатальным. А кто спрашивает?
Тишина.
– Алее! Алее!
Но в динамике была тишина, словно с той стороны повесили трубку или на телефонном узле их разъединили, или еще что случилось.
– Кто это был? – устало спросил врач, по случаю оказавшийся рядом.
– Не знаю. Разъединило. – пожал плечами ассистент и повесил трубку.
– Спрашивай на перед, прежде чем о таких вещах болтать.
– А что я такого сказал?
– А ты сам подумай. Или нам по-твоему этого мало? – потряс он папкой с объяснительными записками…
Утро полностью подтвердило опасения врача.
– Кто там? – спросил проснувшийся Фрунзе у одного из своих охранников. У того, кто его будил.
– Из ГПУ человек. Один.
– Подождет.
– Он говорит, что дело не терпит отлагательств. Очень важно. Мы с ним уже битые полчаса пререкаемся. А он все стоит на своем и просит пустить.
– Кто-нибудь из вас знает его лично?
– Нет.
– Пусть сдаст оружие и проходит. С ним двое. Быть готовыми действовать быстро и жестко.
Охранник поиграл желваками и молча кивнул. Ему тоже не нравилась вся эта история. Фрунзе же, пользуясь случаем, переложил пистолет из-под подушки под одеяло. Под руку. Снял его с предохранителя. И присел на кровати, облокотившись на спинку.
Вошел сотрудник ГПУ. Представился. Излишне быстро и невнятно. Словно это не имело никакого значения. А потом сообщил, что сегодня ночью супруга Фрунзе, Софья Алексеевна, совершила самоубийство в московской квартире.
– Это как? Она же была в Ялте.
– После операции ей телеграфировали, что она прошла тяжело. И Софья Алексеевна со всей возможной спешкой направилась в Москву. Вчера вечером прибыла. Но вы уже спали, да и поздно было. Поэтому она не навестила вас. Ночью же застрелилась.
– И никакой записки?
– На столе лежал машинописный листок, где было набрано, будто бы в ночь вы скончались, не приходя в сознание.
Фрунзе нервно дернул подбородком. Эта привычка у него появилась только тут и вообще не была связана ни с его личностью из XXI века, ни с оригинальным Михаилом Васильевичем. Видимо появилась в процессе слияния личностей внутри одного организма. Или что там произошло? Не важно…
Софья Алексеевна, дочь ссыльного народовольца Алексея Колтановского, родилась 12 декабря 1890 года и обладала горячим, но достаточно устойчивым, последовательным характером. Закончила Киевское женское училище. Какое время была учительницей начальной школы. Но после все закрутилось и в 1917 году познакомилась с Фрунзе в Чите. Пара влюбилась, друг в друга. Тогда же и поженились.
Слова про любовь не пустышка.
Обновленный Михаил Васильевич даже сейчас чувствовал, как пробиваются эмоции оригинального носителя тела. Если бы тут оказался именно он, то без сердечного приступа или чего-то подобного не обошлось бы совершенно точно. Это была сильная, крепкая, взаимная любовь, которую они сумели вон уже сколько лет сохранять.