Вирикониум
Шрифт:
Этот разговор состоялся в тот же день, спустя некоторое время. Путешественники получили новых лошадей. Все еще погруженный в задумчивость, наемник послал Эльстату Фальтору взгляд, полный неприязни.
Он помнил, когда это пришло — легкое прикосновение мертвых хризантем к коже в душной комнате; грачи, кружащие над скорбной землей. Он привык считать, что в подобных картинах нет ничего сентиментального, а оказалось совсем наоборот. В свою очередь, они навевали воспоминания о рю Сепиль… со всеми вытекающими последствиями.
— Мне показалось, что я помню этого человека, — проговорил Целлар. — Возможно, это история, которую я слышал давным-давно. И все же его лицо мне очень знакомо.
— О да.
— Меня не покидает одно ощущение: что-то должно
На вершине утеса — там, где дорога сворачивала вглубь материка, — им снова явился призрак древнего пилота. Открывая и закрывая рот, словно деформированный серебряный карась, он приблизился к ним в водовороте мокрого снега, медленно вращаясь вокруг своей вертикальной оси. Казалось, его связь с этим миром, как и прежде, могла прерваться в любой миг, однако плечи призрака укрывал легкий серый снег… Впрочем, это могли быть призрачные осадки некоего потустороннего мира. Привидение было не на шутку взволновано. Оно подплыло вплотную к Хорнраку и дернуло его за плащ. Тот ничего не чувствовал, пока он не попытался отмахнуться; тогда его рука с легким сопротивлением прошла сквозь что-то студенистое.
— Финал! — завопил призрак, складывая свои пухлые ладони рупором, словно находился на большом расстоянии. — Фланель… Финал… Фенлинг. Во имя всего святого… — он в отчаянии замахал рукой, указывая на море, потом посмотрел на материк и замотал головой. — Фенлинг! Nuktis' agalma… 254 da parte… десять канистр для грузоподъемности судна… Фенхель!
Он трагически закатил глаза и, точно жирный ангел, взмыл в небо. По мере продвижения отряда вглубь материка он с безумной одержимостью продолжал делать знаки Хорнраку, стоило тому хоть мельком взглянуть в его сторону.
Чуть позже Гробец-карлик подъехал к наемнику с другого бока и протянул клинок, который Хорнрак потерял на пристани.
— Вы уронили свой меч, солдат.
— Слушай, гном, — с горечью проговорил Хорнрак. — Я уж надеялся, что избавился от этой штуки. Я — не он. Ты что, еще не понял?
Карлик усмехнулся и пожал плечами, но не убрал меч, словно на что-то надеялся. Хорнрак поднял глаза и посмотрел на привидение, которое покачивалось у него над головой. Заметив это, призрак прочистил горло и устремился к нему. Хорнрак застонал и схватил меч.
Только этого призрака ему и не хватало… Хватит с него призраков собственного прошлого.
Погода переменилась. Низкие тучи, несущие мокрый снег, откатились далеко на юго-восток, открыв бледное, словно выцветшее небо. Видимость улучшилась. Хлесткий, как бритва, ветер дул с севера. За несколько солнечных, но отчаянно холодных дней отряд достиг окраины Великой Бурой пустоши, где при желании можно было жить… и тут обнаружилось, что впереди все покрыто мокрым дерном, смерзшимся в ледяную корку. Продвигаться приходилось медленно. Если птица выкликала свое «так-так-так» в каменном овраге, передразнивая саму себя, как насмешливое эхо, сумасшедшая следила за ней взглядом, по-птичьи склонив голову набок, и улыбалась. Девушка была взволнована, но теперь ехала первой, сменив Эльстата Фальтора. Она вела своих спутников по высоким, покрытым трещинами плато. Здесь пел ледяной ветер — пел, а потом рыскал по холодным склонам, поскуливая, как потерявшаяся сука. Всюду, огибая скальные выступы, бежали тропки. Похоже, девушка выбирала ту или иную просто наугад.
В конце концов дорожки привели ее на откос, увенчанный грудой камней, который уступами спускался вниз. Среди валунов нашли приют чахлые дубки — целый лес, хотя и редкий. Ниже по склону виднелось несколько узких улочек и огороженных построек. Их стены покосились, а изгороди были подлатаны. За деревней возвышались бренные останки Эгдонских скал, которые и дали ей имя. Когда-то здесь добывали для строительства крупнозернистый песчаник — там, где он выходил на поверхность. В итоге массив напоминал высохший участок побережья с бухточками и разрушенными мысами.
— Мерзкое местечко, — заметил Хорнрак. Призрак Посеманли на некоторое время оставил его в покое. Он исчез с влажным «Хлоп!», напоследок одарив наемника вялой усмешкой, словно вспомнил о каком-то более важном деле. Хорнрак вздохнул с облегчением, но скоро обнаружил, что не может думать ни о чем, кроме как о холоде. Он устремился мыслями к Городу, где зима кажется такой короткой. Ветер свистит на перекрестке рю Сепиль и Вьентьян-авеню… Женщины поплотнее кутаются в шали и, смеясь, перебегают от дома к дому. Можно сидеть у окна, наблюдать за ними, потягивать горячее вино с пряностями, приготовленное мальчиком. Здесь все не так. Пальцы примерзли к уздечке, точно у каменного всадника, что стоит на какой-нибудь провинциальной площади и понемногу разваливается на части… Все эти дни Хорнрак чувствовал себя глубоко несчастным.
— Видали мы и похуже, — отозвался карлик, словно это была некая теорема, которую еще предстояло доказать. Он сдвинул свою кожаную шляпу набекрень, его руки покраснели от холода.
Впереди лежали руины… но то, что было разрушено, создавал не человек, а природа.
Метафизические споры Послеполуденных культур, которые под конец переросли в ожесточенные сражения, оставили здесь свой след. Пойма давно исчезнувшей реки превратилась в коридор, усыпанный черным пеплом и круглыми обожженными камнями. Но сказать, что это коридор был одинаков по всей своей длине… Нет. Его дно то поднималось, то опускалось. Кое-где наружу выступала голая скала — в одних местах ее толщина не превышала пары футов, в других достигала десяти. Из года в год ветер уносил на Пустошь немного пепла, оставляя под каждым камнем — от огромных валунов до мелких булыжников величиной не больше кулака, — что-то вроде маленького пьедестала. Тут и там торчали пучки черники и вереска, похожие на колонии кораллов: вода и ветер занесли их сюда и позволяли расти, пока они не образовали цепочку щетинистых островков. Будучи частью Пустоши, отрезанной от ее более глубоких областей — и в то же время являясь их прообразом, — эта долина имела чуть меньше двух миль в поперечнике. Ее пересекала цепочка Эгдонских скал, вершины их изломанных контрфорсов тронул розовый свет. Нежный седой туман растекался по оврагам и каменистым расселинам у их подножия, сочился между висящих на уступах дубов и заподнял деревенскую улицу — наружу торчали только крыши и верхние этажи домов. Где-то в этой пелене тявкала собака. Овцы блеяли в загоне. На маленьком поле одиноко стояла корова. Трогательная картинка, нарисованная яркой эмалью на сияющей поверхности воздуха… Однако Фей Гласе застыла и не двигалась.
— Ее пугает лабиринт.
— И все же, — отозвался Фальтор, возвращаясь после короткой вылазки, — его создали такие, как она. Иначе и быть не может.
Влажный пепел облепил пальцы его перчаток. При виде этого земляного сооружения его охватило смутное волнение. И когда Фей Гласе отказалась не только войти туда, но даже проехать мимо, его нетерпение лишь усилилось.
— Они были одержимы некими образами — те, кто отправился на север в последние отчаянные дни Возрождения, чтобы найти путь назад… — Фальтор широко улыбнулся. — Как будто пальцы Прошлого уже не гладят нас по щекам, когда мы просыпаемся или засыпаем… — он снова посмотрел на лабиринт. — Боюсь, она совсем ребенок.
— Мы дали им жизнь, — пробормотал карлик. — Откуда нам было знать, что это сведет их с ума?
Никто ему не ответил.
— Дело не только в девушке, — проговорил Целлар. — Я тоже это чувствую. Ошибка на ошибке.
— И тем не менее мы пойдем, — объявил Фальтор, усаживая сумасшедшую на лошадь. — Вот так. Сиди, и с тобой ничего не случится. Ты такая смелая — столько времени нас вела…
Фей Гласе смотрела на него, словно на груду камней.
По большей части сооружение выглядело так, словно его коридоры прорезали в слежавшемся пепле, местами добавив обычные груды камней, местами — насыпи, похожие на земляные валы и плотины. В целом оно напоминало грубо очерченный круг с явно обозначенным центром и имело примерно пятнадцать футов в поперечнике.